После этого отступления Кэролайн продолжила свою историю. К тому времени, когда мы с ней поехали в Париж (было уже поздно что-либо менять), Кэролайн уже отдалась моему лучшему другу, но я по-прежнему очень ей нравился. Может быть, она даже любила меня – не так, как мне бы хотелось, но все же. Ей не хотелось со мной расставаться, но она не могла сказать мне правду. Тогда она еще не понимала, чего ей действительно хочется, и не представляла, что будет дальше. Оливер, который не мог с ней расстаться даже на неделю, тоже приехал в Париж и передал ей записку втайне от меня, умоляя о встрече. Надо было что-то решать, так или иначе. Если бы она отказалась с ним встретиться, он бы пришел ко мне и открыл правду. Она долго думала и все-таки согласилась встретиться с Оливером в музее Гревен.

– Музей Гревен – это не просто музей восковых фигур, – сказала Кэролайн. – Кому интересны какие-то восковые куклы? Лично мне – нет. Но там есть одна удивительная комната с зеркальными стенами, и отражения всех, кто заходит туда, и множатся в бесконечность, отражая друг друга. И еще там есть маленький театр, где выступают иллюзионисты. С утра до вечера, без перерыва. Оливер часто туда заходил – изучал сценические приемы своих французских коллег и соперников. В тот день мы с Оливером сидели в зале, держались за руки, смотрели фокусы и иногда целовались. И еще мы говорили о том, что делать дальше, и, как обычно, так ничего и не решили. Я себя чувствовала такой виноватой… Мы обманывали тебя, и мне это очень не нравилось. Просто тогда я еще не знала, хочу я расстаться с тобой или нет. Я вообще ничего не знала. Я все еще любила тебя, но мне казалось, что Оливеру я нужна больше, и что он любит меня сильнее. Если бы тогда ты был чуть более настойчивым, чуть более страстным – хотя бы таким, как Оливер… Не знаю. Я была в полной растерянности.

– А потом, когда мы вернулись в Англию, я по-прежнему не знала, что делать. Ты стал таким требовательным, капризным и вообще странным. Ты, наверное, этого не замечал, но ты действительно сделался странным. Оливер предупредил меня, что ты пытаешься овладеть гипнозом, надеясь, видимо, «околдовать» меня и превратить во что-то похожее на послушную сексуальную рабыню. – Она помедлила, подбирая слова. – Только, пожалуйста, не думай, что во всем виноват Оливер. Он так мучался, говорил, что ощущает себя законченным подлецом, потому что украл у тебя твою женщину, а я ему говорила, что я не «твоя женщина». Но все равно я боялась даже представить, что ты мог бы сделать с Оливером или с собой, если бы узнал о наших с ним отношениях. В конце концов, Оливер, которого угнетала эта неопределенность, решил уехать. Сказал, что так будет лучше, и заодно мы проверим, как мы справимся друг без друга. Быть может, мы даже забудем друг друга в разлуке… Оливера, конечно же, не волновала война в Испании. Он никогда не интересовался политикой, но решил, что ему как писателю, будет полезно там побывать. В тот год в Испанию съехались все писатели. Но, по-моему, Оливер втайне надеялся, что его там убьют.

Она замолчала и обвела взглядом парк, почти растворившийся в серых сумерках, несомненно, надеясь разглядеть в полумраке мужа и сына. В луна-парке уже зажигались огни, из динамика, установленного прямо над павильоном, лилась легкая джазовая мелодия. Время от времени пары, сидевшие за столиками, поднимались и шли танцевать – такие забавные и неуклюжие в своих теплых пальто и шарфах.

Кэролайн снова заговорила:

– Оливер уехал, а через месяц я узнала, что беременна. Я тогда много общалась с Клайвом и другими актерами из нашей студии. Клайв не знал про Оливера и про ребенка. Ты в то время ходил такой мрачный и вечно всем недовольный, а Клайв был веселым, и все время меня смешил – если бы не Клайв, я бы, наверное, сошла с ума. Он знал, как надо вести себя с дамой. Истинный джентльмен, Клайв. Кстати, передавай ему привет.

– Мы уже не общаемся. Боюсь, ему не понравилась моя книга. Он порвал со мной всяческие отношения.

– О Господи. Бедный Клайв. Как бы там ни было, я собиралась поговорить с кем-то из вас двоих, все рассказать и попросить о помощи. Я не знала, что делать. В конце концов, я решила ничего не рассказывать Клайву. Он же был настоящий рыцарь. Он бы, наверное, счел своим долгом жениться на мне и воспитывать ребенка другого мужчины. А это было не нужно ни мне, ни ему. И тогда я пришла к тебе на Кьюбе-стрит (кстати, хороший был дом – жаль, что его больше нет), но ты в тот вечер был в таком настроении… особенно странном… и еще ты был пьян. От тебя пахло спиртным, причем не только, когда ты дышал в мои сторону, а вообще: даже от кожи, даже от одежды. Это было невыносимо, и я ушла. Нет, не ушла – убежала.

– На улице я поймала такси и поехала к себе в Патни. Мы ехали долго, у меня было время подумать, и по дороге я все решила. Я поеду в Испанию, к Оливеру: вот прямо сейчас и поеду. Я потихонечку собрала вещи, оставила маме с папой записку, чтобы они не волновались (хотя, конечно, они волновались), и незаметно выскользнула из дома. Утром, как только открылась почта, я забрала все свои сбережения…

Кэролайн продолжала рассказывать о своих приключениях во Франции и Испании, но мне было трудно сосредоточиться на подробностях ее рассказа, петому что меня завораживала красота ее губ, выговаривавших слова. В голову лезли совершенно безумные мысли. Например: она очень красивая. Картины Пьеро делла Франческа тоже красивые. Но мне не хочется лечь в постель с картинами Пьеро делла Франческа, а вот с Кэролайн – хочется. Почему?

Кэролайн рассказала о том, как она ехала через Францию на поезде, как подружилась с двумя дезертирами-французами, как пробиралась через Пиренеи по тропе контрабандистов, как добралась до Мадрида на стареньком полуживом автобусе, как целыми днями ходила по штаб-квартирам различных анархистских организаций («Забавно, правда? Я бы никогда не подумала, что у анархистов есть организации. Но они есть. И немало!») и искала Оливера. Немцы и националисты постоянно бомбили город. Наконец, ей удалось разыскать Оливера в военном госпитале на окраине Мадрида. Он заразился дизентерией и чуть было не умер, но когда Кэролайн разыскала его, он уже поправлялся и даже подумывал о том, чтобы возобновить работу над «Вампиром сюрреализма». У Кэролайн не было опыта по уходу за больными, но военное время диктует свои условия, и ее взяли в госпиталь медсестрой, и по совместительству – уборщицей и поварихой.

Как раз к тому времени, когда Оливер окончательно оправился после болезни, испанское правительство, в силу тех или иных причин, согласилось репатриировать всех иностранцев, воевавших в составе Интернациональных бригад. Однако Оливер с Кэролайн и еще пара немецких анархистов из отряда Оливера не захотели возвращаться на родину: они отправились в Барселону и оттуда отплыли в Мексику на грузовом судне.

Кэролайн продолжала рассказывать о своих приключениях в Южной и Северной Америке, а мне вдруг стало так грустно и горько. С тех пор, как я узнал Кэролайн, моя жизнь представлялась мне долгой историей обо мне с Кэролайн и о моей к ней любви; теперь же я понял, что ей самой ее жизнь виделась как история о ней с Оливером и об их чувстве друг к другу. В ее истории я был всего-навсего статистом, второстепенным персонажем, единственное назначение которого состояло в том, чтобы познакомить ее с главным героем ее истории. За это я заслужил ее вечную благодарность. Я-то думал, что основные события истории великой любви происходили в Лондоне, Париже и Мюнхене, но, как теперь выяснилось, это были лишь декорации для сцен из побочных сюжетных линий. Настоящая история писалась в Мехико, Лиме, Буэнос-Айресе, Нью-Йорке и Торонто.