— Вот видишь, — сказал Дэвис. — Эрик Лундквист. Если б только я знал, что они о нем знают! Я бы прекратил исследование, и не было бы нужды во всех этих тайных наблюдениях.

— Если бы это тебя остановило и ты не следил бы за сыном Финнов, не случилось бы гораздо более неприятных вещей.

— Наверное, да.

— Дэвис, пойми: я не хочу подстрекать тебя к лжесвидетельству.

— И не надо. Ты настаиваешь, что я должен сделать заявление об этом в суде?

— Если это лучшее, что ты можешь предложить, — да.

— Проклятье! — воскликнул Дэвис. — Ладно. Но я хотел бы со своей стороны выставить одно условие: чтобы ни Джоан, ни другие сотрудники клиники не подвергались в связи с этим преследованию. Там, в Брикстоне, Джоан помогала мне по совершенно другому делу — это касалось поисков убийцы Анны Кэт, — а к истории с Джастином она не имеет никакого отношения. За это отвечаю только я.

— Мы попросим об этом, — отозвался Грэхем. — Если они поверят, что ты говоришь правду, с этим проблем не будет.

— Ты сам-то веришь, что я говорю правду тебе? — спросил Дэвис.

— Я твой адвокат. Что же еще мне остается делать — только верить на слово.

Беззащитно ежась под стремительными атаками холодного дождя, который, казалось, возникал ниоткуда, прямо из желтых куполов света вокруг фонарей у него над головой, детектив Тедди Эмброуз обошел вокруг голубой машины для вывоза мусора. Взглянул — и почувствовал себя простыней в сильных руках прачки-негритянки: будто все, что выше пупка-экватора, закрутило в одну сторону, а что ниже — в противоположную.

А ведь как он радовался жизни буквально несколько часов тому назад, до начала смены! И было чему: жена беременна вторым ребенком, но они пока что никому об этом не сказали; от этой счастливой тайны на двоих оба словно светятся. Если удастся обойти муниципальные правила, они смогут сдавать двухкомнатную квартиру, которая досталась ему от родителей, и переехать в дом с верандой в пригороде. Уже сейчас он и еще один полицейский, парень, с которым они вместе учились в академии, готовы сделать последний взнос за катер, что стоит на приколе в гавани Белмонт.

Вчера, когда он ехал по Гранд-авеню, прорываясь сквозь пелену продолжавшегося целый день ливня, он думал о дюжине убийств, которые ему удалось раскрыть. У него было настолько мало «висяков», что он чувствовал себя готовым принять любой вызов. Ему это по плечу. Ну же, давайте! Последнее время ему поразительно везло: беременная девушка-подросток сдала своего бывшего парня, рассказав, как тот ударил своего брата якорем, а тело сбросил в озеро; водитель сбил пешехода и скрылся с места происшествия, но при этом оставил на протезе жертвы следы краски — как оказалось, самой дорогой у моделей «порше»; плотник воткнул в глаз любовнику жены отвертку, на ручке которой были вырезаны его инициалы. Накануне вечером, в таверне «У Данте», Эмброуз хвастался перед коллегами, говоря, что на каком-то этапе жизни удача превращается в судьбу, а учитывая то количество дел, которое они с напарником, Яном Куком, направили окружному прокурору за последние полгода, они уже почти заслужили такую трансформацию.

— Ты нас сглазишь! — смеялся Ян.

Сегодня, около двух ночи, раздался звонок, и им сообщили, что под ковшом машины для вывоза мусора в переулке, выходящем на Норт-авеню, найден труп женщины. Когда криминалист, укрывшийся от дождя под зонтом, встретил напарников у машины и подробно перечислил те скудные улики с места происшествия, которые ему удалось найти, Ян со злостью сплюнул в ближайшую урну.

— Ну вот, ты нас сглазил, Броузи. Я же говорил, что сглазишь!

Эмброуз опустился на колени у ковша машины и заглянул под него. Кисть жертвы, коричневая и закоченевшая, со сложенными чашечкой пальцами, выглядела как восковой слепок, демонстрирующий правильный захват двухшовного мяча для фастбола. Рука того же коричневого оттенка исчезала за колесами механизма, поднимающего ковш. Не поднимаясь с колен, Эмброуз отодвинулся, лег животом прямо на влажный бетон и направил луч фонаря в темноту, пытаясь разглядеть положение тела. Оно лежало в совершенно неестественной позе. От голубого платья остались какие-то обрывки.

Цементные плиты были немного неровными, с наклоном на восток по всей площадке. Ручеек дождевой воды омывал тело и уносил кровь, волосы и фрагменты кожи в ближайший водосток — а вместе с ними и почти безупречный послужной список Эмброуза.

— Вот тебе и гребаный детектив! — Ян, заглядывавший под ковш с другой стороны, зло поглядел на напарника, поднялся и отряхнул гравий с темно-синего непромокаемого плаща. — Самый что ни на есть настоящий детектив без развязки.

— Этого мы еще не знаем, старина. — Голос Эмброуза прозвучал не слишком уверенно.

Они выяснят, что это за девушка и был ли у нее муж или дружок. Не баловалась ли она наркотиками. Поговорят с ее друзьями. Выяснят, где ее видели в последний раз. Но даже если эти расспросы выведут их на подозреваемого — скажем, какого-нибудь придурка без убедительного алиби, замечавшегося и раньше в агрессивном поведении, — даже в этом случае окружного прокурора такой подозреваемый не устроит. Не хватает вещественных доказательств. Нынче криминалисты научились собирать мельчайшие фрагменты и проводить по ним анализ ДНК; присяжные успели привыкнуть к тому, что им демонстрируют таблицу генетического анализа обвиняемого и совершившего преступление. Защита регулярно подвергала сомнению выводы обвинения на том основании, что отсутствуют доказательства совпадения ДНК. Присяжные часто соглашались с этим аргументом. Искусство проведения анализа ДНК шагнуло вперед, и теперь глупых преступников стало легче ловить, а вот умных — или удачливых — гораздо труднее.

Интуиция подсказывала Эмброузу: это дело останется у него на столе очень и очень надолго.

Марта не заявила на Сэма Койна. Она обсудила то происшествие во всех подробностях с единственным человеком — психоаналитиком, к которому обратилась примерно через месяц. Это ей помогло. Весь свой гнев она направила на Дэвиса Мура и попыталась забыть, что идею подать на него в суд подсказал Сэм Койн. Она, разумеется, обратилась за помощью к другому адвокату.

Джастин тем временем проглатывал один за другим труды великих философов, слегка адаптированные в процессе перевода. В классе он вел себя настолько вызывающе, что ее несколько раз вызывали на заседания педагогического совета. В конце концов его раздражительность — и в равной мере выдающиеся умственные способности — привели к тому, что учительница третьего класса поговорила с учительницей четвертого, и обе порекомендовали перевести Джастина в школу следующей ступени.

В пятом классе друзей у Джастина, конечно, не прибавилось. Старшие мальчики считали его еще более чокнутым, чем третьеклассники, но Джастина это абсолютно не тревожило. Он получал отличные оценки по всем предметам. Он даже проявил себя в спорте, в тех видах, где не требовалась работа в команде. Он показывал великолепные результаты в гимнастике и бегал быстрее почти всех старших ребят, чем заслужил среди них некоторое уважение. Он был немного меньше ростом, чем большинство его новых одноклассников, но рос очень быстро и на фотографиях класса уже не бросался в глаза. Все первое полугодие учебы Джастина в пятом классе Марта радовалась, что приняла верное решение.