Прижимаюсь лицом к его лицу. Ласково трусь.

— Я так скучала, Миша, — шепчу, чувствуя, как собственное сбивчивое дыхание отбивается от его кожи и горячим вихрем щекочет мне губы. — Особенно, когда допускала мысль, что мы больше не будем вместе…

— Ты допускала, я бы не допустил, — выдает Тихомиров значимо, как нечто сокровенное.

Скольжу ладонью по его груди. Замирая, прислушиваюсь. Не только к мощному и ускоренному сердцебиению. К словам, интонациям, дыханию — все теперь захватываю. Ловлю красноречивую на самом деле мимику. И глаза — они ведь откровенную сказку транслируют. Мою сказку. Волшебную и немного страшную, но такую выстраданную.

— Говори, — прошу, забывая о недавнем обещании не приставать с расспросами. — Говори, Мишенька. Умоляю!

Непобедимый выразительно вздыхает, но не замыкается.

— Какие бы ты мне испытания не готовила, какие бы капризы не выкидывала, как бы не трясла из меня душу, — осведомляет с нарастающим давлением, а мне только волнительнее становится, — я, безусловно, готовился к новому шагу после боя.

— Любишь меня потому что, да? — шепнув, замираю.

Миша раздувает на вдохе ноздри. С силой стискивает челюсти. И жестковато припечатывает:

— Люблю.

Чтобы не захлебнуться эмоциями, позволяю себе смеяться.

— Ой, Ми-и-и-и-ша… — тяну восхищенно мгновениями позже. Закатываю глаза к потолку. — Я же теперь та-а-а-кая счастливая! Невозможно!

Он выказывает слабость на один короткий миг — прижимаясь к моему лицу своим, прикрывает веки и шумно вздыхает.

— Я тоже счастлив, — делится хрипловато. А потом совершает еще один глубокий вдох и, отстраняясь, своим обычным ровным тоном добавляет: — Давай есть, пока не остыло.

Я оглядываюсь на стол и обмираю. Понятия не имею, когда приходил официант, но белоснежная скатерть заставлена различными яствами. Я вроде не чувствовала голода до этого мгновения, а теперь он вдруг появляется.

— Ладно, — решаю, что помимо удовлетворения разыгравшегося аппетита, будет неплохо все же продолжить свидание более цивилизованно.

Быстро чмокнув Непобедимого куда-то в бровь, с неугасающей улыбкой перебираюсь на свою половину.

Как ни странно, несмотря на изобилие изысканных блюд, их вкус я практически не замечаю. Все мое внимание сосредоточено на Тихомирове.

— Расскажи мне, что ты делаешь, когда я тебя нервирую и есть необходимость перевести дыхание? М-м, Миша-Миша?

Нет, это не забавно, конечно. Но я пытаюсь вести диалог легко. Без той вечной взвинченности, что раньше выходила из меня трескучими молниями.

— Я читаю, — выдает Непобедимый привычно невозмутимо.

Когда я замираю, на какой-то миг все же позволяет улыбке приподнять уголки его губ.

Вспоминаю, что он подводил к этому еще два с половиной года назад. И мне вдруг становится стыдно, что я ни тогда, ни сейчас не озадачилась тем, чтобы изучить, какие именно книги он предпочитает.

— Знаешь, я в твоем доме провела много ночей без сна, — выдыхаю, как всегда, откровенно. — До того, как ты стал приходить ко мне спать… — не должна, но смущаюсь. Понимаю, что это бессмысленно и неуместно. Однако, свои реакции трудно перебороть. — Я ждала тебя. А ты… Ты в это время читал, получается?

Миша, к моему удивлению, ухмыляется. Не знаю, что его так веселит — мой взволнованный тон или несколько возмущенное выражение лица. Да и неважно. Главное, что улыбается.

— Что? Что тебя так забавляет?

— Наверное, твои теории, принцесса Аравина. Чтобы не развивать твое возмущение до атомного взрыва, не стану отвечать на этот вопрос.

— Я уже возмущена!

Выпаливаю и тотчас злюсь на себя.

Благо Непобедимый это принимает с той же усмешкой.

— Просто знай, что мне тоже было сложно.

Я перевожу дыхание. После Мишиных слов нет нужды прикладывать какие-то усилия над собой, смягчаюсь естественным путем. Его признание меня трогает, большего я и не жду.

— А что ты любишь читать, чемпион? Кто твой любимый писатель?

Тихомиров слегка приподнимает брови. Застывает, глядя на меня, будто задумавшись. Но эта пауза непродолжительная. Пару секунд спустя он спокойно и уверенно отвечает:

— Франк Тилье.

Мне стыдно признаваться, что я с этим писателем незнакома. Кроме как перечислить названия его произведений, ничего больше не могу. В последние годы все книги, что мне доводилось брать в руки — это детская литература.

— М-м-м… А книги бабули Тихомировой ты читал?

Господи, как жаль, что у меня нет под рукой телефона или другого аппарата, оснащенного камерой! Непобедимый то ли щурится, то ли морщится — выглядит, словно тихо отъехавший от изумления мужлан. Очень забавно! Такой кадр пропадает!

— Нет, Полина, не читал.

— Как? Даже историю своих родителей? — спрашивая, не могу сдержать смеха. Выражение лица Миши все еще является бесценным. — Как? Почему?

— Жанр не мой, — скупо отмахивается.

Но я ведь понимаю, что дело не только в этом.

— А я читала! И знаешь, мне понравилось. Там много тебя, Миша-Миша, — вздыхаю, игриво поддергиваю бровями. — Бомба, в общем!

Непобедимый тянется за бокалом с водой и не спеша делает глоток.

— Хватит, — изрекает после. — Ешь.

Я слушаюсь — отрезаю кусочек медальона и отправляю его в рот. Жую медленно и с наслаждением под пристальным вниманием Миши.

— А нашу книгу ты когда-нибудь прочитаешь? — сначала это, вроде как, походит на вопрос. Но очень быстро я срываюсь: — Обещай мне! Пожалуйста!

— Полина, — звучит предупреждающе.

Я смеюсь.

— Что? Думаешь, после этого твоя жизнь больше не будет прежней?

— С тобой она и так без конца меняется, — негромко заключает Тихомиров.

— Как и моя с тобой!

— Справедливо.

— Я наелась, — сообщаю, нетерпеливо ожидая следующий этап нашего свидания.

Никак не могу перестать улыбаться.

— Заказываем десерт?

Едва спросив, Миша сразу же подзывает официанта.

— Ой, нет, — отказываюсь, не стесняясь парнишки. — Я теперь волнуюсь о том, чтобы влезть в свое свадебное платье.

Непобедимый фокусирует на мне взгляд и выдает им столь откровенное вожделение, игнорировать которое я, даже несмотря на присутствие постороннего, не в состоянии. Спину накрывает горячей волной колючих мурашек. Очень проворно они перебираются на грудь. Шпарят ее миллионами острых жгучих иголок. Заставляют сердце пропускать удары.

— Об этом тебе точно не стоит переживать, — уверяет приглушенным тоном.