— Мама, я ни в чем не виновата. Меня скоро освободят. Видишь, мне дали свидание.

— Но ты так ужасно выглядишь!

— Это все почки... Ко мне никто не заходил, мама?

— Кого ты имеешь в виду?

— Знакомых, мама! Друзей!

— Господи, все заходят, все спрашивают. Я не знаю, что отвечать... У нас был обыск.

— Тебя о чем нибудь спрашивали, мама?

— О твоей работе в «Берлинер тагеблатт», о наших прежних жильцах. Они интересовались каким-то Больцем... Кто это, Инга?

— Больцем?.. Не помню, мама.

— Говорят, он ходил в гости к кому-то из жильцов, ухаживал за тобой... Ты всегда была скрытной девочкой, Инга!

— Ухаживал за мной?.. Здесь какая-то путаница, мама!

фрау Штраух не могла успокоиться.

— Господи! — всхлипнула она. — Твой отец воевал за императора, твой брат ранен под Тобруком, ты писала такие патриотические статьи... Я пожалуюсь! Я напишу господину Риббентропу, я напишу самому фюреру!

— Мама, мама! Успокойся!.. Никому писать не надо! Все и так хорошо. Можешь быть совершенно спокойна, я не совершила ничего, противного моей совести!

— Как же могло быть иначе! — жадно лаская ее волосы, проговорила сквозь слезы фрау Штраух. — Как же иначе! Но я все равно напишу!

— Нет! Ты не напишешь, мама! Ради меня ни слова.

— Вот, вот, ты опять такая же властная, ты опять командуешь матерью.

— Мама! Я люблю тебя, мама! Ты всегда так беспокоилась обо мне... Но не надо писать, мама... Просто это не нужно.. Я была плохой дочерью. Я редко бывала с тобой Ничего не рассказывала. У меня вечно были дела - Прости меня за это, мама!

— Почему ты просишь прощения, Инга? Ты недоговариваешь чего-то?

— Нет, нет! Просто здесь, в тюрьме, поняла, как плохо заботилась о тебе. Но я хотела, чтобы всем нам было лучше, мама. Поверь мне! Чтобы всем было лучше.

— Ты что-то скрываешь, Инга!.. Посмотри мне тяжело Дочка!.. Вот так... Ты. правда, ничего не скрываешь. Господи, я совсем потеряла рассудок что... Я даже говорить не хочу!.. Нет, нет... А теперь мне спокойно. Ты улыбнулась. Тебе правда ничего не грозит?

— Нет, мама... Нет! Как Роберт? Валли?

— Они здоровы. Очень волнуются за тебя. Хотели прийти. Как ты думаешь, им разрешат?

— Я попрошу, мама... Рана Роберта совсем закрылась?

— У него же кость задета... Третьего дня опять чистили- Молчит, но я вижу, как он мучается...

— Передай им всем привет, мама... А что вообще слышно?

— Ох, Инга... Такая беда. Тебе не дают газет?

— Не дают. Но я слышала про Сталинград... Это верно?

— Такая катастрофа, Инга! Подумать, что фюрер недавно присвоил Паулюсу звание фельдмаршала. А теперь они окружены. Они бьются, как львы... Но привозят столько раненых, и они рассказывают такие ужасы...

— Мама, ты не ошибаешься?

— Как я могу ошибиться?.. О боже! Твой отец всегда говорил, что нам нельзя сражаться с Россией, что это бессмысленно. Но ведь фюрер...

— Не нужно об этом, мама!.. Дай лучше я погляжу на тебя... Ты плохо спала?

— Нет, нет... Меня взволновала встреча, и все... Тебе можно принести что-нибудь из продуктов? Кормят плохо, наверное?

— Да нет, мама! Мне ничего не нужно.

— О Господи, что за времена! Войне нет конца, тебя арестовали. Я сойду с ума, Инга! Я сойду с ума!

— Мама, мама! Не плачь!

— Прощайтесь! — приказал охранник.

— Как? Уже? Инга, разве это все?

— Таков общий порядок, мама! Дай мне поглядеть на тебя. Вот так. Вот так... И прощай. Прощай, моя родная...

— Девочка моя! Что ты говоришь?! До свиданья! Ты должна сказать — до свиданья!

фрау Штраух цеплялась за дочь.

Охранники держали ее, пока уводили арестованную.

— Инга! Дочка. Я буду ждать тебя, Инга! Мы ждем тебя домой, девочка моя!..

— Вы какая-то новая. Светлая! - сказала Клерхен. — Ваше дело?..

— Я видела маму! — сказала она. - Вы не знаете, какая у меня замечательная мама!

— А! — протянула Клерхен.

— Все наши здоровы, их никто не беспокоил, — сказала она. — Рана брата совсем зажила. Вот так чудесно!

— Да вы помолодели! — позавидовала Клерхен. — А от моих, как придут, ничего хорошего не услышишь. Только жалуются на трудную жизнь. Господи, вам хоть суд назначили! А про меня словно забыли! Ну что я сделала, чтобы столько страдать?!

Клерхен походила на своих родственников: она тоже любила жаловаться.

Инга делала вид, что сочувственно слушает ее.

А в ушах звучало одно: Сталинград!

Сталинград!

Что, господа? Объявленный вами крах Советского Союза опять не состоялся? Вы опять просчитались, господа- Ваши битые генералы, ваши вновьиспеченные фельдмаршалы больше не хвастают триумфами? Они скулят? капкан захлопнулся, господа?! О, вас ждут еще не такие сражения! Вы не скулить будете а выть! В бессильном вое станете пожирать друг друга? Вы, как скорпионы в огненном кольце, приметесь жалить самих себя! Сталинград!.. И к удивлению Клерхен, она засмеялась...

Сталинградская катастрофа, окружение армии фон Паулюса и угроза полного уничтожения 300 тысяч отборных солдат явились для заправил гитлеровского рейха полной неожиданностью. Провал летнего наступления на Восточном фронте объективно означал окончательный провал всех военных планов в отношении Советского Союза, а стало быть, и в отношении других стран. Гитлер и Кейтель. а с ними вместе другие высшие чины войск СС, СД и армии надеялись, правда, что армия Паулюса будет спасена, что вермахту удастся прорвать кольцо окружения советских войск, восстановить коммуникации, подбросить шестой армии резервы и не сдать позиций на Волге и на Кавказе.

Однако каждый новый день приносил все более безрадостные вести.

Советские войска беспощадно уничтожали сталинградскую группировку немецких войск, отражали все попытки пробиться к ней или хотя бы улучшить снабжение окруженных боеприпасами и продовольствием. Армия Паулюса таяла. Вдобавок появились симптомы под готовки нового мощного наступлении русских, на этот раз под Ленинградом. Небывалую активность проявляли и другие фронты русских, полностью сковавшие немецкие войска, стоявшие перед ними и вынужденные усилить оборону.

Гитлер требовал от оберкоммандо вермахта принятия немедленных мер для выручки шестой армии.

Истертость требований усиливалась оттого, что служба радио подслушивания вновь доложила о выходе в эфир подпольных радиостанций с территории Европы и самой Германии. А что еще могли сообщать подпольщики кроме тайных сведений о военных усилиях фашистской верхушки?!