Я ответил не сразу, хотел соврать, но все-таки признался:

– Гангстером.

Ди расхохоталась, а я вспыхнул.

– Да ты и мухи не обидишь! Но зато ты обожал гангстерские фильмы – «Крестный отец», «Однажды в Америке», всякие черно-белые с Джеймсом Кэгни и Хамфри Богартом. Что, если так: ты не умер, врачи ошиблись, ты выжил. Но ты никуда не уезжал и никаким гангстером не становился. Это все тебе примерещилось в бреду. Шрамы исчезли? Это потому, что тебя никто и не бил. Все произошло там, в воображении.

Где ты пропадал целый год? Не знаю. Возможно, бродил в тумане, медленно приходя в себя, продираясь мысленно сквозь банды гангстеров, распутывая в подсознании узлы заблуждений, чтобы в конце концов вернуться сюда. Если так, то никакой тайны, никаких сверхспособностей, никаких заговоров и ничего паранормального. Ты пострадал от несчастного случая, какое-то время жил в плену иллюзий и пришел назад, когда сознание восстановилось. Как тебе сейчас представляется Капак Райми? Настоящим? А остальные люди в том городе? Как оно, становится на места, если взглянуть трезво?

Я вспомнил тот странный дождь. Перестрелку, в которой дядя Тео погиб, а я остался жив. Кончиту с ее разновозрастными телом и лицом. Аму, кинувшуюся заниматься сексом с незнакомцем на лестнице. Кардинала, строящего империю на гадании по требухе. Паукара Вами, бесчеловечного, каким может быть лишь вымышленный персонаж. Исчезающих бесследно людей, стертых из памяти. Настоящие? Нормальные? Возможные?

Даже близко нет.

– А как же тогда могила? – возразил я, из последних сил цепляясь за единственно знакомую мне реальность. Если у меня отнимут прошедший год, прошлого не останется вообще. – Ее как объяснить? Как я выбрался?

– Да, тут загвоздка. Хотя… – Ди улыбнулась. – Нет, все ясно. Накануне похорон ты лежал в гробу на церемонии прощания. Потом гроб закрыли крышкой, но не завинтили. Наверное, ты очнулся ночью, вышел из церкви и побрел прочь, ничего не помня и не соображая. Не знаю, как ты выбрался из города незамеченным, и как ты ходил со сломанной шеей, и как ты перебивался все это время. Но это ведь уже объяснение, Мартин. Вполне логичное.

Ее глаза радостно заблестели. Она думала, что разгадала загадку, что теперь может на самом деле поздравить меня с возвращением и что жизнь пойдет своим чередом. Но меня ее версия не убедила.

– Неужели те, кто нес гроб, не заметили бы разницу в весе?

– Гроб был сам по себе тяжелый, – ответила Ди. – А несли молодые парни, твои друзья. Из них раньше носильщиком довелось быть только одному, откуда им знать, сколько должен весить гроб с телом? – С каждым словом у Ди прибывало уверенности, которая заражала и меня. Вымышленный мир, иллюзии…

– Кладбище, – осенило меня. – Оно далеко отсюда?

– В паре миль.

– Надо туда сходить.

– Выкопать гроб? – Ди сдвинула брови. – Ни за что!

– Почему?

– Это святотатство. Нас посадят. И потом, это же твоя могила. Как я смогу копать твою…

– Да нет же! – Я стиснул ее руки в своих. – Если ты права, Ди – а ты наверняка права, – то гроб пуст. И ничего плохого мы не сделаем, если раскопаем пустую могилу.

– Не знаю… – Идея внушала ей отвращение.

– Только так мы сможем убедиться. Увидим, что там пусто, и будем выяснять, в чем дело. Все равно придется вытащить тайну на свет – если не мы, то это сделает полиция, когда меня увидят живым. Так давай их опередим и выиграем время на разбирательства. Может, оттуда я смогу проследить свой путь. Может, там у меня что-то всколыхнется в памяти.

После недолгих раздумий Ди наконец неохотно кивнула.

– Ты прав. Надо сходить. – Она глянула в окно. – Только лучше дождемся темноты. В темноте легче.

Можно подумать, она всю жизнь могилы разоряла.

* * *

По мере обсуждения я все больше проникался теорией Ди. Впал в бредовое состояние, и весь этот год в том городе мне примерещился. Как в том дурацком сезоне «Далласа»[10], когда выяснилось, что события предыдущих серий – это всего лишь сон.

Но ведь у меня все было гладко, как наяву. Ладно бы еще я проваливался в беспамятство временами, а временами меня выбрасывало из придуманного мира, как шизофреника, у которого одна личность не стыкуется с другой…

Нет, я отлично помнил каждый свой день в городе, каждого персонажа, каждую встречу. Да, действительность там была странноватой, и мои поступки тоже не укладывались в норму, но все же по достоверности «там» мало отличалось от «здесь». Никаких нестыковок или разрывов – до сегодняшнего дня, до исчезновения следов драки с Кардиналом.

Я пристально посмотрел на Ди, пытаясь перевернуть теорию с ног на голову. Что, если это она – вымысел? Может, как раз этот городок и есть плод воспаленного воображения? Что, если Кардинал так двинул меня по кумполу, что я теперь валяюсь у него на ковре и досматриваю свой последний в жизни сон, дожидаясь, пока гвардейцы довершат начатое? Так всегда, начнешь выдирать нити из ткани реальности, а она вдруг возьмет и распустится, погребая тебя под ворохом бесконечных прядей, и ты не знаешь, за какую хвататься и чему верить.

Весь день мы копались в прошлом. Ди притащила старые фотографии, запечатлевшие мальчишку с моим лицом, моих родителей, нас с ней подростками, моих друзей, меня в школе – сперва учеником, потом учителем. Выяснилось, что осязаемое пробуждает память лучше, чем услышанное или увиденное. Когда я брал в руки связки ключей, кубки, дипломы, книги, сразу вспоминались связанные с ними события и чувства. Они цементировали окружающую действительность – этот городок, этот дом, этого человека, Мартина Робинсона.

– А если гроб окажется не пустым? – спросил я.

– Не думай об этом.

– Приходится. Что, если там кто-то лежит?

Ди оторвалась от альбомов:

– Он должен быть пустым. Ты же не можешь быть в двух местах одновременно. Выкинь из головы весь тот бред про призраков и клонов, который я несла. Ты не умирал, и тебя не хоронили.

Безупречная логика.

– Но если там…

– Мартин! – Она захлопнула альбом и грозно посмотрела на меня. – Молчи. Ничего такого не будет. И так все запуталось. Иначе мы просто спятим оба. Не будет там никого.

– Надеюсь, ты окажешься права, – пробормотал я.

– Мартин, – повторила она твердо, – я не могу ошибиться.

На кладбище мы отправились в десять вечера. Прогулка измотала нам все нервы. Ночь выдалась темная, как черная дыра в моей памяти. Сперва мы шли порознь, еще стесняясь друг друга, не решаясь взяться за руки. Но потом сблизились, черпая силы в единении. Лопаты оттягивали плечо, с каждым шагом делаясь тяжелее. Пар от нашего дыхания смешивался с ночным воздухом и струился за нами. Где-то ухали совы, из-под ног разбегалась всякая мелюзга.