Собственноручно всех ласково усадив, он потребовал, перемежая каждое свое слово смешками:

– Ну, рыцарь, расскажи нам всем еще раз, как ты попался в руки нашему Тайному государственному деятелю, Александру Шувалову.

Понятовский, находившийся, как и Екатерина, в большом напряжении, смутился и, вынужденно смеясь, рассказал и как допытывался признания инквизитор, и как он не хотел признаваться, с кем на самом деле провел время, и как в конце концов признался.

– Что ж, – сказал Петр, – раз так случилось, что поделаешь… А все Романовна! Она заставила меня преследовать вас. А зачем?

– Вот и хорошо, что все так закончилось! – захлопала в ладоши Воронцова и звучно поцеловала Петра.

Вчетвером они стали болтать, смеяться, играть друг с другом. Разошлись токмо к утру.

С тех пор Понятовский приезжал вечером и поднимался по потайной лестнице в комнату Великой княгини, где уже находились Петр Федорович с Елизаветой Романовной. Они ужинали вместе, после чего Великий князь, уводя свою фаворитку, Елизавету Романовну, говорил им:

– Итак, дети мои, думаю, я вам более не нужен.

Дверь за ними закрывалась, и каждый раз Екатерина, и Станислав несколько минут приходили в себя, говоря что-то наподобие:

– Ну не сумасшедший ли он?

– Не странный ли сон снится нам?

Великая княгиня сама не могла понять, как она решилась на такое откровенное признание связи с Понятовским. Пожалуй, сыграли свою роль отчаяние, отвратительное обхождение мужа да открытая демонстрация любовных отношений с Воронцовой. Много лет подряд, в бессонные ночи, она обдумывала положение своих дел с Петром, словно бы разговаривая с кем-то вторым в себе. Сия вторая Екатерина советовала первой, в пику Великому князю, тоже завести полюбовника. На возражение Екатерины, мол, ее могут навечно сослать за сие в монастырь, вторая Екатерина подсказала, что у Петра Федоровича характер некрепкий, трусоватый, пусть и гневливый, но отходчивый. Стало быть, правильно выстроенный разговор смутит его и заставит прийти к нужному ей решению. Так и случилось в отношении Понятовского, чему Екатерина несказанно обрадовалась. Она похвалила себя за умение продуманно действовать и побеждать. Таким образом, связь, могущая погубить ее, напротив, дала ей больше свободы во встречах со своим фаворитом.

* * *

Роман Великой княгини с графом Понятовским все крепче привязывал их друг к другу. Красивый, с необычайно породистым лицом, высокородный поляк, с недавних пор – дипломат-министр, преследовал Великую княгиню, где токмо мог. Скажи она ему пройти ради нее полмира, он бы без сомнений сделал оное. Единственно, в чем не была уверена Екатерина – сможет ли жизнь положить ради нее.

«Навряд ли, – думала она, поглаживая свой увеличившийся живот. – Слишком Станислав мягок и добр».

Новая беременность не радовала ее. Екатерина вздохнула: «Такие жертвы, ради графа Понятовкого…» Но вспомнив, как он отреагировал на известие о беременности, смягчилась.

Новость сия оказалось для графа нежданной. Он округлил глаза и опустился перед Екатериной на колени. Обнял, расцеловал ей живот. Поднявшись, посадил ее на колени и, виновато улыбнувшись, возбужденно зашептал ей всякие глупости:

– Я такого счастья не ожидал! Ты родишь мне сына!

– Дочку, сын у меня есть уже.

– Конечно, дочку! – мгновенно согласился пан Станислав. – Ах, как я ее буду лелеять!

– Коли ее не заберут от меня, как Павла, – саркастически заметила Екатерина. – Тогда увидеть дитя можно будет токмо раз в неделю.

Станислав тут же отрезвел от своего счастья. Озадаченно посмотрел ей в глаза, пытаясь понять, не шутит ли, и смущенно спросил:

– И нельзя ничего учинить?

Он опустил голову. Голос его прозвучал так жалобно и просительно, что Екатерина пожалела его.

– Даже не знаю, – она помолчала, потом, тряхнув головой, сказала: – Боже мой, граф! Дайте мне сначала выносить дитя, а уж тогда посмотрим. Я еще не ведаю, как законный муж на оное посмотрит. Может быть, он сошлет меня, неверную жену, в далекий сибирский монастырь.

Виноватая улыбка снова осветила лицо фаворита. Он склонился к руке, поцеловал.

– Я поеду за тобой и в Сибирь. Прости, прости меня, моя единственная, что я приношу тебе столько неприятностей.

– Ах, оставь, Станислав! Меня и так тошнит. Хочу соленых огурцов. И чтоб хрустящих.

Станислав метнулся к дверям.

– Сейчас-сейчас, родная, будут тебе огурцы.

Екатерина уныло посмотрела ему вслед. Нет, не рада она ребенку, коего вынашивает. Что ждать ей от законного супруга? Неизвестно, как Петр, а она сама уж и забыла, когда он последний раз ночевал в ее спальне. Хотя они и заключили негласный договор жить каждому своей жизнью и не мешать друг другу, но родить чужого ребенка – сие уж слишком! Недавно где-то за ужином Великий князь высказался по сему поводу весьма зло. «Бог знает, откуда взялась сия беременность и нужно ли мне ее принимать на свой счет», – произнес он в своей маленькой компании, среди коей был и Левушка Нарышкин. Не мешкая, тот прибежал к Екатерине Алексеевне и дословно передал слова ее мужа.

– Каков дурак! – возмущенно воскликнула Екатерина. – В таком случае, Левушка, сейчас же возвращайтесь и заставьте его поклясться, что он на самом деле не спал со своей супругой в течение четырех месяцев. И скажите ему, мол, коли так обстоят дела, то вы обратитесь к Великому инквизитору Шувалову.

Нарышкин паки не заставил себя ждать, умчавшись назад в компанию наследника и, не замедлив, во всеуслышание испросил таковую клятву.

Великий князь настолько поразился бесцеремонности Нарышкина, что не сразу нашелся с ответом. Он намеренно наклонился к своей Воронцовой и, гримасничая, что-то принялся ей нашептывать. Однако не таков был Нарышкин, чтоб не заполучить желаемое. Он паки громко повторил вопрос, и все устремили свои взгляды на Великого князя.

– Оставьте меня в покое, – прошипел он вполголоса раздраженно. – Меня нынче оное менее всего волнует.

Когда князь Нарышкин донес ответ, Екатерина Алексеева ничего не сказала, но улыбнулась своим мыслям: трусливый Петр, боясь Великого инквизитора как огня, никогда бы не решился лишний раз иметь с ним дело.

Существовала еще одна причина такового отношения Петра к ней: по настойчивому наущению своего окружения, – в первую очередь, Брокдорфа, – он считал, что цесаревич Павел не его сын.

Екатерина лишний раз убедилась, что мужчину, подобного Великому князю, поставить на место проще пареной репы. Тем паче, что он постоянно был пьян. Куда токмо смотрела его тетушка Елизавета? Однако, записывая свои мысли в тот вечер в тетради и обдумывая нежелание мужа принимать ее будущего дитя на свой счет, Екатерина пришла к выводу, что «мне предоставляются по жизни на выбор три дороги: во-первых, делить участь Его Императорского Высочества, как бы она не сложилась; во-вторых, подвергаться ежечасно тому, что ему угодно будет затеять за или против меня; в-третьих, избрать путь, независимый от всяких событий».