— Да. Да, конечно.

— Я решил, пообедаем пораньше, скажем, в два. Знаешь, я привык обедать около полудня, обычай такой. Никогда не мог обедать в три, потому что в пять мне нравится попить чайку, а когда я говорю — чай, то имею в виду не просто выпить чашечку, а как мы здесь привыкли — с полным столом. С оладьями, о, да! Поджаристые оладушки зимой, ничто с ними не сравнится, и «бабушкин» хлеб. Я не очень-то люблю эти ваши пирожные, но хлеб — с пряностями или тмином, любой — это да! А если в три часа объешься, то ни для чего не остается места до самого ужина, верно?

— Да, действительно.

Беншем отодвинулся к краю кушетки, глядя на нее в упор, а потом мягко повторил:

— Действительно.

Она смотрела на него, хлопая глазами.

— Мисс Бригмор, как вы думаете, мы можем хотя бы на один день отказаться от правильного поведения, ну, хотя бы попытаться?

— Вы надо мной смеетесь, мистер Беншем.

— Нет, подружка, я не смеюсь над тобой, — слегка наклонившись к ней, тихим голосом проговорил Гарри. — Я хочу у тебя кое-что спросить. Знаешь, мы ведь знакомы уже давным-давно, целую жизнь, можно сказать, и ты ни разу не отбросила чопорность, во всяком случае, при мне. Ты это знаешь? Никогда не была для меня Бриджи. Ты была Бриджи для детей, и полагаю, вела себя как Бриджи, но со мной — исключительно как мисс Бригмор, и ничто не могло тебя изменить. Я подшучивал над тобой, пытался даже задирать, но, что бы я ни делал, ты не менялась. Матильда, бывало, говорила мне, что с ней ты не такая накрахмаленная, так почему же ты не обращаешься так же со мной?

— Из-за разницы наших положений, — ответила мисс Бригмор, коротко вздохнув.

— К черту эту разницу! А, не буду извиняться за то, что чертыхаюсь. Ты еще не раз это услышишь, пока я договорю. И вообще, ты должна была к такому привыкнуть. И снова повторяю — к черту разницу в положениях! Я не был Томасом Молленом... Ну-ну-ну. — Он неожиданно схватил ее за руки. — Не надо так напрягаться из-за того, что я упомянул его имя, поскольку я не собираюсь ни на кого клеветать. Я так понял, что этот малый чаще выступал жертвой, чем грешником, я бы сказал, слишком он разбрасывался. Но если он и провел время весело, то заплатил за это сполна. И мне жалко любого, кто разорился, а я таких повидал. Сам боялся этого когда-то. Так что подумай — если я могу говорить о Матильде, то ты, конечно, вытерпишь, когда говорят о нем, потому что он был, некоторым образом, твоим мужем. Но... — Гарри поднял руку и строго погрозил ей пальцем, и с таким же строгим лицом сказал: — Я собираюсь кое-что тебе разъяснить, и уже давно хотел это сделать. Ты однажды решила, будто я тебя оскорбил, не так ли, из-за того, что я сказал, дескать, не могу понять, как это ты была его любовницей? Ну ты же не дала мне тогда договорить. Я вовсе не собирался тебя оскорблять. Узнав тебя поближе, я понял: ты не из тех, кто с легкостью отдается любому, и это совсем не твоя вина, что ты не стала ему женой. Он был вдовцом, и почему он не дал тебе свою фамилию, непонятно. Но это так, и это твое дело, а я не собираюсь совать свой нос ни теперь, ни потом. Но что я хотел тогда сказать, и что я намерен сказать сейчас. Я не прошу тебя стать моей любовницей, я прошу тебя стать моей женой.

У него совсем сел голос. Он взял ее за руку и посмотрел в глаза, но Бриджи молчала.

— Ты, может быть, об этом не знаешь, но я давно к тебе неравнодушен, еще до того, как потерял Матильду. Она об этом знала. По крайней мере, догадывалась. Видишь ли, я не встречал в жизни никого, похожего на тебя. Да, я общался со всякими «шишками» в Манчестере и с их женами тоже, и когда я говорю — с «шишками», то не преувеличиваю, я имею в виду мэра и выше. Ну и что же представляют из себя их жены? Если они красивые, то пустоголовые, а некоторые и вовсе — не лучше разодетых и разукрашенных шлюх. Я купил это поместье только для того, чтобы показать им, на что способен; и когда только поселился, намеревался приглашать их сюда. Я действительно два раза собирал гостей, но это не сработало. Матильда, как ты знаешь, не была создана для этого, и они смотрели на нее сверху вниз. Боже мой! Вот соплячье!

И вот тогда я подумал — ну что ж, воспитаю своих детей так, чтобы никто не стал смотреть на них сверху вниз. В этот момент ты и появилась в доме, и знаешь, именно с того времени у меня появился другой взгляд на жизнь, то есть я хочу сказать, что я увидел, как можно жить по-другому. Но знал, что для меня уже было слишком поздно меняться, время ушло. Я вырос в тяжелых условиях. А потом — кто меня окружал в Манчестере? Те, что думают только о деньгах. Неплохая вещь, конечно, я не хочу сказать, что презираю деньги, но я понял: всему свое место, и они ценятся только тогда, когда ты можешь с их помощью осчастливить себя и своих близких. Я хотел поговорить обо всем этом. Хотел, чтобы мне объяснили многое, и поспорить обо всем, и, конечно, все бы отрицал, как я умею, но в душе бы со всем соглашался. И я хотел говорить именно с тобой. Но тебе ничего этого не было нужно, и я — тоже. Знаешь, ты иногда смотрела на меня так, словно мне цена — медный грош. А порой вообще не замечала, и меня это выводило из себя. Очень вероятно, что из-за этого я и поворачивался к тебе своей худшей стороной. Помнишь, я, бывало, говорил: ослабь свой корсет? А когда ты выходила из комнаты, я был готов пнуть сам себя. О, мисс Бригмор, — кивнул он ей, не сдержав улыбки, — ты заставила меня крепко подумать. Во всяком случае, я высказался. И еще одно. Ты можешь решить, что мне не следует так говорить, ведь пока не прошел год со смерти Матильды. Но Матильда поняла бы все сразу, и возникни такой вопрос, она сказала бы: «Не тяни с этим, парень, есть только одно, против чего я буду возражав, это позволить Флорри вонзить в тебя свои клыки». Она ненавидела Флорри. И ты тоже, верно? — Гарри наклонился к ней поближе.

— О, мистер Беншем.

— А! Ради Бога, подружка, оставь это. — Он протянул к ней руку, — меня зовут Гарри. Неужели ты не можешь называть меня просто Гарри? Слушай-ка, я вижу, что напугал тебя, мы больше не будем пока продолжать, пообедаем, да? А потом сыграем в карты, я люблю карты. Есть еще кое-что, что я люблю, спорим, что ты удивишься, когда узнаешь, — я люблю, когда мне читают. Знаешь, когда я, бывало, сидел в спальне с газетой, а ты в это время читала Матильде, то я только притворялся, а на самом деле слушал тебя. У меня никогда не было времени почитать, я в жизни не прочел ни одной книги, и не потому, что не хочу, или мне не нравится. Звучит так, словно я впадаю в детство, верно? Но нет, я думаю, есть много таких парней, как я, которые, оглядываясь назад, сожалеют, что не учились. Но еще не слишком поздно, а? Не слишком?

Он ждал, а Бриджи, наклонив голову и закрыв глаза рукой, срывающимся голосом пробормотала:

— Нет, нет, еще не... слишком поздно.

Гарри порывисто обнял ее.

— Ну, ну, подружка. Не плачь. Прости. Это, должно быть, явилось для тебя шоком. Но все равно, позволь я тебе скажу вот что. — Он набрался смелости и погладил ее по волосам. — Если ты не представляешь, как можешь стать миссис Беншем, я все равно хочу, чтобы ты управляла этим домом и постоянно жила здесь. А Мэри пусть остается в коттедже. Ты мне окажешь огромную услугу, потому что я не могу приезжать сюда и есть в одиночестве, сидеть в этой казарме наедине с самим собой — это просто сводит меня с ума. Я мог бы продать дом. И если ты меня отвергнешь, так и поступлю, продам его. Хотя в душе понимаю, что ничего не выйдет. Я вроде как потеряю престиж, а ты знаешь, люди моего положения цепляются за престиж изо всех сил. Те, кто добились всего своими силами, должны иметь что-то напоказ, иначе для чего они старались? Ну, успокойся. Прости, прости, что заставил тебя разнюниться. Ты ведь никогда прежде не слыхала этого слова, верно? — Он слегка отодвинулся, и, взяв ее за подбородок, приподнял залитое слезами лицо. — Моя бабушка приехала с северо-востока, со стороны Шилдса. Она всегда так говорила: «Ну-ка перестань нюнить, не то щас как врежу»... Мне никак тебя не рассмешить.