Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Скорее всего, уже тогда моя психика начала рушиться, падали невидимые стены, хороня под обломками остатки разума. Возможно, Белинда лучше помнит день прощания, и при случае я ее об этом расспрошу.
Касаясь гладкой лиловой рукоятки детской щетки для волос, я едва сдерживаю слезы – так ясно вспоминается пухлая ручка Грейси, которой она сжимала щетку, расчесывая волосы перед сном, «как принцесса», сидя у меня на коленях в розовой пижаме в горошек. Те минуты вспоминаются так живо, что я снова ощущаю маленькое тельце на коленях, пальцы помнят нежную кожу детских щек, а руки приятную тяжесть засыпающей малышки. Грейси всегда так восхитительно пахла – детским шампунем и солнцем.
Дождавшись, пока наваждение рассеется, я вынимаю из рюкзачка нужные артефакты и беру себя в руки.
Перед нами почтовая открытка, вместе с которой пришла и жевательная резинка в сентябре 2008 года. В этом поздравлении Джо говорит, что будет рад, если без него я буду жить счастливо. Мне больно читать эти слова, да и Белинда морщится, когда я кладу послание на стол лицевой стороной вниз. На открытке изображен лондонский Тауэр и бифитер крупным планом.
Потом я выкладываю поздравительную открытку с подписью «папочка Джо-Джо», которую он отправил на девятый день рождения Грейс – почтовый штемпель с индексом северного Лондона смазан, поставлен в октябре.
Следующая – еще одна открытка для Грейс, отправленная годом позже, – между этими посланиями больше ничего не было.
Всего за несколько недель со мной случилось так много, представляю, сколько всего изменилось в жизни Джо за год.
Судя по почтовому штемпелю, последняя открытка была отправлена на следующий день после дня рождения Грейс и пришла, конечно же, с опозданием. Мама, наверное, ждала этого письма, чтобы спрятать его и положить к остальным, тревожилась, когда открытка не пришла вовремя. Интересно, вздохнула ли она с облегчением, когда письма и открытки перестали приходить, или отчасти жалела об этом – ведь в последнем письме она приоткрыла мне другие мысли и чувства?
Ответа мне никогда не получить, и я вместе со всеми склоняюсь над уликами на столе.
Дата отпечаталась четко, а вот почтовый индекс смазан. Хотя если приглядеться, то можно увидеть еще кое-что: на открытке стоит штемпель в честь семьдесят пятой годовщины Пайнферта, какого-то района или организации.
Никто из нас о Пайнферте не слышал, и Майкл с энтузиазмом гуглит информацию, а Белинда рассеянно повторяет то, что я делаю с тех пор, как нашла эти открытки, – гладит строки, написанные рукой папочки Джо-Джо.
– Так, слушайте! – объявляет через несколько минут Майкл. – Пайнферт находится в Мидлсексе – это деревня, выросшая до городка. В Википедии написано – а они врать не станут, – что в Пайнферте есть две церкви, приходской совет и сыроварня. Еще есть железнодорожная станция и вполне приличные дорожные развязки, а больше, в сущности, ничего и нет, кроме… Ой! Ой, нет!
– Что там? – одновременно восклицаем мы с Белиндой и подаемся к Майклу.
Отмахнувшись, он читает так долго, что своей медлительностью ужасно нас злит.
– В Пайнферте есть еще одно заведение, о котором стоит упомянуть, – наконец говорит он, смущенно глядя на нас и кусая губы. – Тюрьма.
Глава 27
Мы возвращаемся к Эндрю и собираемся в идеально опрятной гостиной, ходим по кругу, пытаясь понять, что же произошло с Джо.
– Там есть тюрьма, но это еще не значит, что Джо в нее угодил, – говорит Майкл. – Из ваших рассказов ясно, что преступником он не был, верно? Несмотря на трудное детство, я не представляю, что могло бы привести его в тюрьму. Нормальных людей вроде Джо за решетку не отправляют…
Я, конечно, не все в этой жизни повидала, но даже мне в словах Майкла слышится наивность и доверчивость юности.
– Все не так просто, Майкл, – фыркнув, произносит Белинда. – Не знаю, что там произошло, но иногда люди попадают в тюрьму без веских на то причин. Некоторые совершают неожиданные поступки. А некоторых к тому вынуждает жизнь.
Я молча киваю. Конечно, надо верить в лучшее, но и хотя бы рассмотреть другие возможные варианты.
– Давайте выясним все наверняка, – наконец выговариваю я. – Не будем давать волю воображению.
Легко сказать, однако мое воображение уже вырвалось на волю. Перед глазами одна за другой мелькают картины: Джо в тюрьме за преступление, которого не совершал, драки в душевой, заточки из зубных щеток – я будто просматриваю все страшные фильмы о тюремной жизни.
К счастью, Белинда куда практичнее и прекрасно держит себя в руках. Может, она и не занимается уголовными делами, но с некоторыми преступниками наверняка знакома.
– Я позвоню Лиаму, – ни с того ни с сего произносит она.
– Лиаму? – эхом отзываюсь я. Мысли в моей голове движутся со скоростью старого модема.
– Ну да, Лиаму. Он полицейский. Поможет нам что-нибудь раскопать.
– А разве так делают? У них же… правила?
– Наверное. Но он попробует. Ради меня. Ради Джо. И потому, что у него шариков в голове не хватает.
Какие знакомые слова! Еще несколько секунд размышлений – и я вспоминаю, где их слышала.
– Это тот самый Лиам, который жил в Шайке чокнутых? Это он сжег садовый домик у моих родителей?
– Да, тот самый, – усмехается Белинда. – Лиам был белой вороной в приемной семье и в конце концов примкнул к противоположному лагерю. Парень всегда был благодарен Джо за предупреждение, за уверения в том, что у Лиама своя судьба. К тому же Джо не выдал Лиама после того случая со сгоревшим домиком. Некоторым нужен советчик, лидер, за которым можно пойти, понимаешь? И мальчик, к счастью, прислушался к Джо, а не к вороватой семейке и теперь работает в полиции, а не сидит в тюрьме. Джо пришлось многое пережить, сопротивляясь влиянию отчима, и я знаю, как дорого он заплатил за свой выбор. За решение жить честно и идти своей дорогой. В Шайке чокнутых с ужасом смотрели, как Джо обратил на честный путь еще одного из приемышей – и тот нашел достойную работу.
– В полиции Лиам до сих пор на низших должностях, – продолжает Белинда, – и вряд ли
