И Аллегра излила свое сердце на бумаге, заверяя, что будет любить его вечно, и моля простить самого себя и снова обрести счастье. Слезы лились в три ручья, падали на бумагу и чуть не смыли кое-какие слова. Но вот письмо было посыпано песком, сложено и запечатано воском. Повинуясь приличиям, девушка надписала его: «Лорду Ридли», хотя сердце кричало: «Грею, моему любимому».

Обмирая от горя, она неловко двинулась по темному коридору к себе в комнату. Только теперь Аллегра сообразила, что так и унесла с собой письмо. Возвращаться в кабинет было глупо. Если всю ночь слоняться туда-сюда по дому, рано или поздно кто-то наверняка ее обнаружит.

И беглянка решила оставить письмо здесь же, на стуле. Горничные найдут его и передадут хозяину. Она потуже завязала тесемки шляпы, повесила на руку узел с вещами и подхватила кастрюлю с мясом.

Наркотик подействовал на собак моментально. И Аллегра поспешила покинуть поместье. Прежде чем скрыться в темноте аллеи, ведущей к воротам, она обернулась в последний раз. В глазах стояли слезы, и оттого свет канделябра в кабинете у Грея расплывался неясным пятном. Ее сердце сжалось от мучительной боли. Свечи скоро совсем оплывут и затрещат, догорая. Проснется ли он, увидит ли, что ее нет?

– Спи спокойно, любимый, – прошептала девушка. – Господь свидетель, я любила бы тебя вечно, если бы имела на это право.

Набрав побольше воздуха в грудь, Аллегра решительно повернулась. Если уж ей суждено отнять у кого-то жизнь в Лондоне, она будет молиться, чтобы ей удалось вернуть к жизни хозяина Бэньярд-Холла. Жизнь за жизнь. Это хоть немного утешит ее разбитое сердечко.

Ему не хотелось открывать глаза.

Грей Ридли лежал в кровати и улыбался. Его тело слегка затекло, но он боялся потянуться, чтобы не разбудить ее. Он решил дождаться, пока желание взглянуть на ее милое лицо станет нестерпимым, и только тогда открыть глаза. А пока его вполне устраивало это состояние полусна-полуяви: Грея словно несло на зыбких волнах памяти о минувшей ночи.

Доводилось ли ему прежде ощущать такое блаженство в объятиях женщин? Вся эта череда шлюх и служанок в тавернах, все мимолетные связи с легкодоступными дамами при дворе являлись не более чем временным облегчением от боли отчаяния, от чувства собственного бессилия и отверженности.

Даже с Руфью ему не было так хорошо. Она казалась необычайно нежной и хрупкой. И он все время опасался, что причинит ей боль, если не будет сдерживаться и следить за собой. И конечно, от этого любил ее еще больше – за трогательную беспомощность и уязвимость. Женщинам, похожим на Руфь, совершенно необходимо быть окруженными постоянной заботой сильных, уверенных мужчин, готовых выполнить любое их желание. И такие отношения представлялись Грею единственно возможными и правильными: он не позволит и волосу упасть с головы своей любимой, а взамен она одарит его доверием и преданностью.

Но Аллегра ошеломила его своей неистовой страстью… Да он уже и не смог бы представить себе ее вялой, апатичной в постели… такой, какой была когда-то Руфь… как не смог бы представить Руфь, ласкавшую его так, как ласкала Аллегра… Руфь, целовавшую его жадно, как Аллегра… стонавшую и кричавшую от наслаждения, как Аллегра… Но благодаря этому нынче утром Грей чувствовал себя мужчиной – полузабытое ощущение за те полтора года, что прошли со смерти Руфи.

Мужчина? Тут его лицо снова расплылось в самодовольной улыбке. Черт побери, он не просто мужчина! Он исполин!

Ну что за удивительная девчонка ему попалась – такая дерзкая и страстная! Да к тому же невинная девственница! От одной только мысли о том, какие уроки он сможет ей преподать и какое от этого оба получат удовольствие, по жилам у Грея растекался жидкий огонь.

Он еще полежал немного, смакуя свои грезы наяву, пока понял, что ведет себя как дурак. Его возбуждение нарастало как снежная лавина, и вот он уже ничего не в состоянии поделать с разбуженными желаниями. Именно так: подумать о ней значило тут же захотеть ее. Захотеть отчаянно.

Должно быть, стоит наконец-то открыть глаза. И посмотреть на часы на каминной полке. Еще довольно рано, наверное, Аллегра не откажется провести в его постели хотя бы полчаса. Он осторожно повернул голову и ошеломленно распахнул глаза.

В следующую секунду Грей резко сел и выругался. Проклятие, ее рядом не было! И где ее черти носят?! Его охватило разочарование, смешанное с необъяснимым гневом. Да как она посмела удрать из его постели?! Разве он разрешал ей уйти?! Неужели одной ночи, по ее мнению, достаточно, чтобы позволять себе подобные вольности?!

Тут Грей покачал головой и рассмеялся над собственной глупостью. Солнце уже давно светило вовсю – никак не меньше восьми часов утра! То есть намного позже, чем ему казалось. С минуты на минуту Рам принесет ему завтрак. А Аллегра также имеет в этом доме определенные обязанности. И чувство собственного достоинства. Вряд ли стоит обвинять ее в скрытности. Местные сплетницы беспощадны к таким, как она. Не говоря уже про жирную гарпию, миссис Ратледж, которой бедная девушка как бельмо на глазу.

Грей встал с кровати, подобрал с пола ночную рубашку, надел ее, накинул поверх халат и сунул ноги в домашние туфли. Причесал волосы и стянул их лентой на затылке. А потом беспомощно поглядел на развороченную постель. Ну что ж, по крайней мере хозяин этого ложа будет иметь приличный вид.

И все это время с его губ не сходила рассеянная улыбка. Что же такого особенного в этой Аллегре, что тронуло его сердце? Ведь дело тут не только в темпераменте. Скорее Грея приворожила сила ее духа. Она побудила Грея на откровенность прошлой ночью. Он выложил ей все как на духу. Даже Рам не был посвящен в столь интимные детали его переживаний. И. по логике вещей теперь, при свете утра, Ридли должен был сожалеть о своей невольной несдержанности. А вместо этого на душе было легко и свободно – можно подумать, что тайна ужасного поступка Руфи лежала камнем у него на душе, подобно тяжкому преступлению.

Почему он доверился Аллегре? Почему рыдал, как мальчишка, и снова ощутил боль и страсть – чувства, которые давно считал для себя невозможными? И все благодаря Аллегре. Как будто теплом своей души она согрела онемевшее сердце Грея и вернула его к жизни.

Он подошел к окну и залюбовался освещенными солнцем лужайками в саду. Утро обещало быть чудесным. Вот уже и первое сентября. Кусты малины горят на солнце поздними ягодами, а отъевшиеся за лето овцы лениво бродят по зеленым пастбищам. И как же Грей проведет этот великолепный день? Ясно, что ему не хватит терпения, чтобы дождаться ночи. Пожалуй, следует за ней послать. Придумать какое-нибудь дело – к примеру, спросить совета у аптекаря в Ньютоне – и под этим предлогом укатить на целый день вдвоем в карете. Ридли довольно хмыкнул. Ему не приходилось отдаваться любви в карете еще со времен службы в армии.

А потом он купит ей платье. Так хочется посмотреть на нее в красивом, изящном, подходящем ее дивному облику наряде. У платья будет низкий вырез, но при этом достаточно приличный, чтобы скрыть ту очаровательную родинку как раз над соском. Она, подобно маленькому полумесяцу, едва выделялась бледным пятном па ее матовой коже. Насчет этой родинки Грей был настроен весьма решительно: она его и только его, и никому он не позволит на нее любоваться.