— Джон, пожалуйста, не сердись. Ты же знаешь, что я права.

Он посмотрел на нее, открыл рот и закрыл.

— Хорошо, — отрезал он. — Хорошо, ты права. И что мы теперь будем делать? Признаваться начистоту?

Она снова обняла его.

— Нет, глупый. Мы просто два человека, которые хотят узнать друг друга получше. Мы будем… разговаривать. Но не сейчас, ладно? А то получится смешно. Как интервью. Давай пойдем и посмотрим на остатки кораблекрушения.

— Здесь было кораблекрушение?

Джейн взяла его за руку и потянула за собой.

— Да, было. Корабль британских ВМС «Мартин» принимал участие в войне в начале восемнадцатого века. Где-то под Кейп-Мэй есть еще один корабль, «Атлантина» — через «н», не «Атлантида», а «Атлантина». Это был экспериментальный корабль, построенный во время Первой мировой войны. Из цемента. А потом удивлялись, почему он затонул.

— Прямо как Атлантида. Ты любишь историю, правда, солнышко?

— Да. А ты?

— Не слишком. Может, вернемся в комнату и сотворим немного этой истории?

— О, Джон, — выдохнула она.

— О, Джейни, — передразнил он. — Ну и?

— Хочешь заставить меня это сказать, да?

— Если смущаешься, можешь просто кивнуть. Джейн кивнула, и он сгреб ее в охапку, будто она весила меньше двухлетнего ребенка, и понес к велосипедам.

Корабли подождут… Они собирались творить историю.

Джон пел в ванной что-то из репертуара Элвиса — возможно, из уважения к Дувоп. Элвиса он пел не лучше, чем Спрингстина, но Джейн все равно улыбалась, расчесываясь перед зеркалом.

Они заказывали еду в номер ночью и утром. И если бы не запланировали встречу с Генри и Брэнди, то не выходили бы из комнаты весь день.

Прошлой ночью они вышли на балкон. Джон в одних трусах, Джейн в простыне со своей кровати — им понадобились обе кровати, так или иначе, — и смотрели на фейерверк над пляжем и океаном.

— Подумать только, я собиралась жечь бенгальские огни с родителями. Потом смотреть концерты по Пи-би-эс и лечь спать в одиннадцать, — произнесла она, прислоняясь к его обнаженной груди.

Он ткнулся носом ей в шею и сказал, что лучшие фейерверки случаются дома, и она пропустила кульминацию на пляже, с радостью променяв ее на вспышки цвета под закрытыми веками, когда он любил ее, обнимал и показывал, что на самом деле значит «праздновать»…

Джейн покраснела и отвернулась от зеркала. Надо сосредоточиться на других вещах, а не на том, что Джон не может от нее оторваться… А она не может оторваться от него.

И они разговаривали. Во всяком случае, она. Он задавал такие хорошие вопросы, ему было все интересно. И она рассказывала о своем детстве, о родителях, о Молли.

— Молли, — Джейн отложила расческу, схватила телефон и набрала домашний номер кузины.

— Привет, можете говорить со мной. А я поговорю с вами, только позже. Дождитесь короткого…

Джейн повесила трубку. До этого она оставила уже пять сообщений.

Она позвонила и на мобильный, без особой надежды, но Молли ответила со второго гудка.

— Молли! — Джейн буквально влезла в телефон. — Где ты? Почему не звонишь? Тебе нужно приехать сюда. Сегодня вечером, крайний срок — завтра утром.

— Я не смогу, Джейни, — Молли, похоже, ее не слышала.

— Что значит — не сможешь? Молли, я достала тебе сенсацию. Это больше того, что ты хотела. Гораздо больше. Пулитцер, помнишь? «Спаси меня, Джейни, спаси мою работу!» Припоминаешь, Молли? И где ты? Ты так и не сказала, где ты, — Джейн сощурилась. — Ты в Канкуне?

— В Канкуне? Ты что, сейчас же не сезон. Хотя кому я это говорю — женщине, которая ездила в Диснейленд в августе. Лучше уж сразу нацепить мышиные уши, включить печку и расплавиться. И ездила ты с родителями. Помощь нужна тебе, Джейни. Серьезная помощь. Тебе надо из этого вырваться. Кстати, о «вырваться», как там препод?

— Молли, — Джейн присела на край незаправленной кровати, — ты не собьешь меня своими остроумными комментариями. Где ты и почему не можешь приехать?

— Я бы сказала тебе, что в Париже, но ты бы не поверила, потому что там телефон был бы недоступен.

— Правда?

— Черт. Какую возможность упустила. Я все время забываю, что ты живешь в стране «Фишер-прайс»[25]и ничего не знаешь о взрослых игрушках. Кстати, о «взрослых игрушках», ты не сказала — как там препод?

У Джейн щелкнуло в голове, и она посмотрела на дверь ванной. Ужасное пение смолкло. Шум воды тоже. Джон вот-вот выйдет, и придется объяснять ему, что с Молли все сложно, что она просто… просто Молли.

— С ним все нормально. Он… внизу, проводит семинар. Слушай, мне пора. Когда тебя ждать?

— Джейни, радость моя, меня не надо ждать, — ответила Молли. — К сожалению, у меня другие планы. И я ушла из газеты. Там никакого будущего.

— Ты ушла… какие планы?

— Разумеется, спасти репутацию «Беззаботного детства».

— А что с моей репутацией?

— Я рассказала профессору, он все тебе объяснит. Я пойду на любую жертву ради моей любимой кузины Джейн.

Тут Джейн окончательно запаниковала:

— Жертва для тебя — это ходить две недели без педикюра. Что происходит?

— Если я скажу, ты сюда примчишься, поэтому не буду. А сейчас я кладу трубку. Да, Джейни, спасибо тебе! Огромное спасибо. Мое имя чудесно засияет в огнях рампы.

— Нет, подожди. В каких огнях? Молли! Молли! Черт!

— Что-то случилось, солнышко? — спросил Джон. Он прикрылся только маленьким белым полотенцем, что было бы приятным зрелищем, не будь она так расстроена. — Я еще не надел линзы, поэтому ты слегка расплываешься, но, по-моему, ты нахмурилась. Очень красиво нахмурилась.

— Ты говорил с Молли? Ты ничего об этом не сказал. И что она тебе сообщила?

Он взъерошил мокрые волосы и искоса посмотрел на нее:

— Она взяла с меня клятву держать все в секрете. Прости.

Джейн приподняла трубку и снова положила ее.

— Она только что освободила тебя от клятвы, так что выкладывай.

Джон присел рядом и глубоко вздохнул, как бы собираясь с мыслями.

— Хорошо. Кто-то проводил собеседование с каким-то дядей, который думал, что может — ну не знаю — оставить в твоем заведении двоих племянников на две недели в июле начиная с прошлого понедельника. Но тот, кто с ним беседовал, решил, что речь об августе. Когда я говорил с Молли, она ждала, что этот дядя объявится и разнесет все здание. А что, разнес?

— Но ведь мы закрыты. Она должна была сказать, что мы закрыты. Что еще она… о господи!