«Я рад, что у тебя была такая приятная поездка в Норфолк, и надеюсь, что когда-нибудь повезу тебя туда с более прочными узами закона, а не только любви и сердечной склонности, как нынче».

В письме от 18 октября 1803 года:

«Если мистер Эддингтон даст тебе пенсию, сие будет хорошо, но не позволяй себе огорчаться по сему поводу. Разве Мертон не принадлежит тебе? Сие ясно, и моя дорогая Горация обеспечена; надеюсь, что в один из дней ты станешь моей собственной герцогиней Бронте, — и шиш им всем».

Он трогательно заботился о маленькой дочери:

«Все, что ты рассказываешь мне о моей дорогой Горации, чарует меня, мне кажется, я вижу ее, слышу ее и восхищаюсь ею; но она похожа на свою дорогую, дорогую мать. …Я также прошу, поскольку моя дорогая Горация должна оставаться в Мёртоне, поставить вокруг "Нила"[67]прочную сетку высотой примерно в три фута. Я буду чрезвычайно беспокоиться, пока не узнаю, что сие исполнено. …Когда вернусь домой, я помещу для Горации четыре тысячи фунтов в руки доверенных лиц., ибо для меня непереносимо оставить ее в нужде. Если мы покинем ее на этом свете, ей будет недоставать друзей. Она будет независима от всех насмешек или недовольства!».

Эмма не привыкла жить в одиночестве, подле нее всегда находился мужчина, заботившийся о ней, и поэтому ее письма к Нельсону полны жалоб на гнетущую печаль. Она несколько ревновала Нельсона к дочери и использовала верное женское средство — сообщала ему о тех предложениях руки и сердца, которые получила после смерти сэра Уильяма от аристократов. В ответ ей сыпались письма с любовными излияниями, достойными скорее неопытного юноши-романтика, нежели закаленного в боях и странствиях моряка.

«Ты можешь надежно полагаться, что я всегда буду чистосердечно повторять эти слова — я навеки люблю тебя и только тебя, моя Эмма, — и можешь быть уверена, пока ты не изменишься по отношению ко мне, ты ни на миг не покинешь мои думы».

Ранней весной 1804 года Эмма родила девочку, которая через 6 недель умерла. Ей удалось скрыть беременность от друзей и семьи Нельсона.

«Наконец я получил от тебя письмо без даты, каковое, благодарение Богу, извещало мое бедное сердце, что ты выздоравливаешь, но что дорогой маленькой Эммы более нет! И что Горация так болела — все это чрезвычайно расстроило меня. Но сие случилось поздним вечером, у меня было время поразмыслить и возблагодарить Бога за то, что он пощадил тебя и нашу дорогую Горацию».

20 августа 1805 года Нельсон на короткое время приехал в Англию и две недели наслаждался мирным существованием в кругу семьи. Его не огорчила солидная пачка неоплаченных счетов, которую припасла для него Эмма. Он выдавал ей на содержание дома в Мёртоне 100 фунтов в месяц, но она никогда не укладывалась в эту сумму. Адмирал много времени проводил с Горацией, подвижным и сообразительным ребенком. Но уже 2 сентября 1805 года в Мертон прибыл капитан Блэквуд, сообщивший о заходе в бухту Кадиса объединенной франко-испанской флотилии. Нельсон тут же отправился в Лондон, где обсудил с правительственными чиновниками предстоящую ему задачу — уничтожить весь вражеский флот. Премьер-министр Питт потребовал от Нельсона выйти в море не позднее чем через три дня.

— Я готов сделать это прямо сейчас, — ответил адмирал.

Перед отъездом он устроил так, чтобы они с Эммой дали в присутствии священника венчальный обет и обменялись кольцами. По окончании этой необычной церемонии Нельсон промолвил:

— Эмма, сегодня я дал сей обет, дабы доказать всему миру — наша дружба чиста и невинна, и в свидетели тому я призываю самого Всевышнего.

Эмма почти непрерывно плакала. По-видимому, Нельсона томило предчувствие близкой кончины, ибо он попросил ее в случае своей смерти спеть погребальную песнь, которую слышал в Неаполе, записал ее слова и положил листок в гроб, который возил на своем флагмане. Гроб был сделан из мачты захваченного им французского корабля. Накануне отъезда из Мёртона он четырежды заходил в комнатку спящей Горации, становился на колени и молился.

Незадолго перед Трафальгарским сражением Нельсон попросил капитанов Харди и Блэквуда зайти к нему в кабину и засвидетельствовать документ от 21 октября 1805 года:

«Имея ввиду важные услуги, … оказанные нашему королю и стране в Неаполе и впоследствии преумноженные Эммой Гамильтон, вдовой достойного и достопочтенного сэра Уильяма Гамильтона, и, насколько мне известно, не отмеченные никаким вознаграждением со стороны нашего короля и страны…. Будь у меня самого возможность оценить их службу, я бы ни в коем случае не стал взывать к своей стране. Но поскольку такой возможности у меня нет, я оставляю Эмму, леди Гамильтон, на попечение моего короля и страны в надежде, что они обеспечат ей достойное существование, соответствующее ее рангу. Вверяю я также стране мою приемную дочь Горацию Томпсон Нельсон… желая, дабы впредь она называлась только Нельсон.

И это единственная милость, о которой я прошу моего короля и страну накануне сражения во имя их чести и совести. Да благословит Господь моего короля, мою страну и всех тех, кто мне дорог. Само собой разумеется, они наверняка будут обеспечены всем необходимым».

Предчувствие не обмануло Нельсона — он погиб в Трафальгарском сражении, став легкой добычей какого-то стрелка, выбравшего его в качестве цели из-за множества сверкающих орденов на кителе. Пуля попала ему в позвоночник и после трех часов мучений адмирал скончался. Перед смертью он успел выслушать доклад об одержанной блистательной победе — французский флот был наголову разбит. Умирающий постоянно повторял:

— Что станется с бедной леди Гамильтон? Позаботьтесь о леди Гамильтон.

Уже совсем слабеющим голосом он пробормотал:

— Не забудьте, я оставляю леди Гамильтон и мою дочь Горацию на попечение страны… Не забывайте Горацию…

В то время как Англию сотрясало ликование от известия об одержанной победе при мысе Трафальгар, в Мёртон явился капитан Уитби с печальной вестью.

— Мы одержали победу, — промолвил он дрожащим голосом.

— Что мне ваша победа! — с нетерпением возразила хозяйка, полулежавшая на софе. — Письма, давайте мне мои письма!

Капитан Уитби, похоже, лишился дара речи. Он смертельно побледнел, по щекам его покатились слезы, У Эммы вырвался дикий крик, она распростерлась на подушках и часов на десять впала в полную прострацию, будучи не в состоянии ни говорить, ни плакать.

Время шло, но она не отходила от пережитого потрясения, перебирая письма Нельсона и твердя одно и то же:

— Что мне делать? Как жить теперь?

Основания для подобных волнений у нее были. Правительство Англии пожаловало брату Нельсона Уильяму титул графа Трафальгарского и Мёртонского, выделило 90 тысяч фунтов на приобретение достойного поместья и ежегодную пенсию в 5 000 фунтов, которую его наследники исправно получали почти полтора века, пока их не лишило этой привилегии лейбористское правительство после окончания Второй мировой войны. Сестрам адмирала выделили по 15 тысяч фунтов. Леди Нельсон обеспечили пенсией в 2 тысячи фунтов. Эмма не получила ничего. Она даже не смогла присутствовать на погребении Нельсона в соборе Святого Павла, ибо, согласно правилам Геральдической палаты, к церемонии имели доступ исключительно мужчины. На организацию похорон правительство выделило 14 тысяч фунтов.