— Нет! — Какое-то время были слышны только звуки льющегося в кубок пива да постукивание крышек сундуков в глубине дома. Йежин перекапывал третий, а может, четвертый сундук. Не походило на то, что он вот-вот появится в дверях. Петунка воспользовалась этим, затягивая молчание настолько, чтобы присутствующие осознали серьезность ее решения. Затем спокойно взглянула на Ленду: — Ты спрашиваешь о необычности? Насколько я понимаю, это касается чрезмерных знаний художника? Ну что ж, особенно мне запомнились две детали. Мечи и то, как на них смотрит насилуемая.

— Мечи? — снова спросила Ленда. Не Дебрен, которому это могло как-то пригодиться.

— Мечи. Два. Один у старика, второй у одного из рыцарей. Я сказала Роволетто, что они лишили меня возможности двигаться. Как бы ты это нарисовал, Дебрен? — Чародей слегка пожал плечами. — Ну да, не твоя область. Вы, чародеи, если б даже вам в голову пришла фантазия взять женщину вопреки ее желанию, знаете более тонкие методы. А вот Збрхл должен знать это на практике. Не делай такой мины, мишка, я не говорю, что ты сам… Но если наемник скажет мне, что никогда не сталкивался ни с чем подобным, то я спокойно могу обвинить его либо в том, что он лжет, либо что никакой он не наемник. Ну так как? Как это обычно делается? Говори откровенно.

— Я служу в приличных ротах, — заметил ротмистр. — К нам не берут проходимцев, которые сами — без помощи товарищей или веревки — не сумеют с девкой справиться. Но коли ты спрашиваешь о всяческих стариках и калеках, то пожалуйста. Если добыча всякий раз сбрасывает его с себя, то он связывает ей руки за спиной. И этого, как правило, достаточно. А в спешке, бывает, один помощник заламывает ей руки за голову и прижимает к земле. В лесу можно быстро и хорошо добычу к стволу привязать. Двумя узлами в виде руны «Т» либо четырьмя, что дает комфортное «X»…

— Прекрати! — Ленда только из-за поврежденных ног не вскочила с лавки. — Как ты можешь ей такие… такие…

— Все в порядке, — успокоила ее Петунка. — Это снится мне не реже, чем раз в месяц, я успела привыкнуть. Так что если ты возмущаешься из-за меня… Впрочем, верно, хватит. Я не собираюсь никого совестить. Просто говорю, что любой нормальный взрослый человек именно так представляет себе подобные сцены. Возможно, только начинает с руны «Т», воспользовавшись парой дружков, которые заменяют веревки и деревья, прижимая бабе локти и ожидая своей очереди. Веревка, между нами говоря, есть проявление определенной изысканности. И то, что ты о ней упомянул, свидетельствует в твою пользу, мишка.

— Изысканность? — заморгал Дебрен, почувствовавший себя вдруг не очень взрослым и не вполне нормальным.

— Она служит соблюдению интимности. Он, она и веревки. По-божьему, без помощников. Любезный жест в отношении насилуемой.

— У тебя не все в порядке с головой, — с трудом проговорила Ленда.

— Просто я имею смелость по-деловому называть вещи своими именами. А говорю я об этих малоприятных деталях, чтобы показать, сколь абсурдной кажется картина Роволетто. Ему прерывающимся голосом говорят: «И они… они меня тут же… обездвижили», а что он с этим делает? Он, представьте себе, малюет окровавленную девушку, полустоящую на коленях, полулежащую грудью на мху, с запястьем, зажатым между эфесом и гардой вонзенного в землю меча, пялящуюся на лезвие и думающую, стоит ли пытаться перерезать себе вены о такую тупую железяку. Оригинально, правда?

Долго никто не произносил ни слова. Збрхл даже забыл о поднятом кубке.

— Оррригинаррьно. — Первым опомнился Дроп. После чего предположил: — Веррревки не хватирро?

— Нет, — слабо усмехнулась Петунка. — Они оттащили меня в лес, но мимо по тракту как раз обозы шли. Впрочем, они бы справились и без обозов. Когда все уже кончилось, один из рыцарей привязал меня к дереву этаким красивым шелковым шнурком. И хотя бы поэтому я знаю, что не какая-нибудь мелкая сошка меня… Гвардейцы это были, точно, не только ловкие в бою, но и из хороших семей. Я ведь еще не сказала, что никто из стоявших рядом объедками после командира не полакомился и даже не смотрел, как меня позорят. Истинные рыцари, никакие не хамы. Ну и учтите, они ведь меня связали, хоть стратегия похода основывалась на неожиданности, и бельницкие команды свидетелей в живых не оставляли.

— Ты помнишь, как он выглядел? — тихо спросил Збрхл, ставя кубок перед Лендой. — Может, герб? Украшение шлема?

— А… зачем тебе?

Он осушил кубок, затем долго держал его на уровне плеча, словно удивленный тем, что держит что-то в руке. Потом, поразив всех, саданул глиняным сосудом по камину с такой силой, какой не постыдился бы и взбешенный грифон.

— Я их, сукиных сынов, поубиваю!!! — рявкнул он, мгновенно делаясь краснее свеклы. — Ноги из их гвардейских жоп повыдергаю! Одну за другой! На мелкие кусочки порублю! Выпотрошу!

— Збрхл! — вскочил с лавки Дебрен. — Успокойся!

— Я спокоен, дерьмо и вонь! — выкрикнул ротмистр, хватая другую лавку и одним ударом о столб превращая ее в щепы. — Ты что, не слышишь? Я спрашиваю, который сукин сын ее не убил!!! Потому что его я хочу быстро и безболезненно обезглавить остро наточенным топором!

Еще одна лавка описала полукруг, понеслась к камельку. Збрхл, все еще не разрядивший заряда эмоций, схватился за табурет.

— Вот он — истинный мужик, — тихо проговорила Петунка немного ворчливо, но настолько спокойно, что это прозвучало почти обиженно. — Отомстит, изрубит, ноги из задницы повыдергает. Что, надо понимать, не оставит ему времени на крушение остальной мебели. А потом, когда вернется, по макушку кровью и кишками измазанный, удивится, почему это дама не бросается ему с благодарностью на шею. А она, понимаете, от сидения на голом полу волчанку подхватила и ревматизм, а самостоятельно ремонтируя лавки, взяла и сама себе полступни отрубила. Таковы они, Ленда. Дурные, непрактичные и обременительные, словно дети. Так что не очень-то огорчайся, что у тебя волосы медленно отрастают. Малое количество волос тоже бывает полезным. Не надо, понимаешь, с разными кретинами лаяться.

Збрхл застыл и выронил табурет. Дебрен с опозданием заметил, что Ленда тоже стоит. Раскинув руки, прикрывая собой картину. А Дроп на нетопыриный манер висит высоко под бревенчатым потолком, встопорщенный, вцепившийся коготками в край выбитой грифоновыми бомбами дыры. Один Йежин не отреагировал на крики и упорно передвигал сундуки, пытаясь найти зеленый платок.

— То… то есть как? — неуверенно пробормотал Збрхл.

— Остыл? — сладко улыбаясь, спросила трактирщица. — А если еще нет, то вон там бочка стоит. Чересчур много-то пива в ней, правда, не осталось, но все равно обидно будет, если ты и ее о стену раздолбаешь. И сразу все мы себя лучше почувствуем. Особенно я. Потому что дурой была, двадцать лет убеждая себя, что ничего особенного не случилось. Что жить с этим можно и даже, как знать, может, и счастливой стать. Из-за чего сама себя держала во мраке несознательности. Ибо действительно это же счастье сидеть здесь, новые лавки тесать и прислушиваться, не едет ли какой путник, которого можно было бы расспросить, не обезглавили ли уже господина Збрхла палачи на бельницком рынке. И красиво ли смотрится его голова, торчащая на шесте перед воротами замка. Или не дрыгал ли он сам потешно ногами, когда его на кол насаживали. — Только теперь она решительно погасила улыбку. И покраснела. — Ты кретин!!! Я лично тебе в зад кол вобью, если немедленно не возьмешь свои слова обратно. — Непонятно как она оказалась рядом с ним, схватила за край кольчужного капюшона. — Слышать не хочу ни о какой мести! Понял?! Откажись от сказанного или убирайся отсюда и никогда не возвращайся! Никогда, слышишь?!