Тем временем Александр оказался втянутым в другой процесс, только на этот раз он оказался ответчиком. Издатель Барба, купивший права на публикацию «Христины», подал на него в суд за то, что Дюма уступил полное собрание своих сочинений, в том числе и эту пьесу, Шарпантье для нового издания. Дюма и Шарпантье обжаловали суровое решение суда первой инстанции и добились более мягкого приговора. Но сатирическая газета «Медведь» заинтересовалась юридическими неприятностями преуспевающего писателя. В статье, озаглавленной «Александр Дюма и книгопечатник Барба», его изобразили поддельным аристократом. «Граф, виконт или по меньшей мере барон! – пишет журналист. – Пусть будет виконт! Как дворянин, господин Александр Дюма – худший субъект, какого только можно вообразить, беспечный и беззаботный, живущий удовольствиями и праздниками, не знающий счета деньгам, вину и женщинам, Дон Жуан, Ловелас, Фоблас [пошлый] регент». Подобное оскорбление, разумеется, не могло остаться безнаказанным. Александр вызвал на дуэль главного редактора «Медведя» Мориса Алуа. Сначала он подумывал о том, чтобы его секундантами были незаменимый Биксио и бывший адъютант его отца генерал Дермонкур, но потом, решив, что неплохо бы иметь рядом с собой громкое литературное имя, спрятал подальше гордость и написал Гюго: «Виктор, каковы бы ни были наши нынешние отношения, я надеюсь, что вы все же не откажете мне в услуге, о которой я хочу вас просить. Какой-то наглец позволил себе оскорбить меня в мерзком листке, четвероногой скотине, именуемой „Медведь“. Сегодня утром этот тип отказался встретиться со мной под предлогом, что не знает имен моих секундантов. Одновременно с письмом вам я отправляю письмо Виньи, чтобы иметь возможность сказать своему противнику, что, если он еще раз попытается отделаться подобной отговоркой, я сочту это дурной шуткой. Я жду вас завтра, в семь часов, у себя. Одно слово посыльному, чтобы я знал, могу ли я рассчитывать на вас. И потом – разве это не даст нам повод снова пожать друг другу руки: я, по правде говоря, этого очень хочу».[60] После этого Гюго сменил гнев на милость и назавтра в семь утра был у Дюма. Обняв его и обменявшись рукопожатиями с остальными секундантами, Биксио и Дермонкуром, он посоветовал помириться с противником. Свидетели Мориса Алуа, со своей стороны, тоже считали это наилучшим выходом. Однако Александру непременно хотелось сразиться с врагом. Дуэль состоялась на рассвете, в качестве оружия были выбраны шпаги. Противник оцарапал Александру плечо – таким образом, честь была спасена, злоба немного утихла, тем дело и кончилось.

Между тем у Дюма созрел новый план: совершить научное путешествие вокруг Средиземного моря. 4 августа 1834 года, во время званого приема у герцогини д’Абрантес, он изложил свои соображения насчет этой поездки нескольким гостям, среди которых был некий генерал Тьебо, получивший при Империи баронский титул. Этот человек, известный своей нелюбовью к цветным, тем не менее поддался обаянию красноречия и свободы обхождения Дюма. Вспоминая о встрече с Александром, он позже напишет в своих мемуарах: «Я видел, что у этого молодого человека кожа метиса, густые курчавые негритянские волосы, африканские губы, ногти, как у людей его расы, плоские ступни; однако он был высок и строен, лицо достаточно благородное; серьезный, кроткий, задумчивый взгляд придавал ему мягкое выражение; […] По тому, как легко он изъяснялся, по энергичности его высказываний, наконец, по его горячности я чувствовал, что мой собеседник – не пустой человек. […] Он сообщил мне, что готовится к путешествию, которое займет пятнадцать месяцев и позволит ему написать военную, религиозную, философскую, моральную и поэтическую историю всех народов, сменявших друг друга на берегах Средиземного моря».[61] Поделившись этими грандиозными планами с генералом Тьебо, Александр прибавил: «К тому же мне необходимо уехать из Парижа; здесь женщины не дают мне возможности работать!»

Пока Александр предавался мечтам о своем скором отбытии в солнечные края, на него свалилась новая проблема. Гайярде только что поместил в «Семейном музее» («Musée des familles») большую статью, посвященную подлинной истории Нельской башни, вдохновившей его, по его словам, на создание первой пьесы. При этом он подчеркивал, обращаясь к читателям: «Нет надобности напоминать о том, что господин Гайярде является автором „Нельской башни“, современной драмы, которая с таким успехом и таким блеском шла в театре „Порт-Сен-Мартен“». Воспользовавшись своим правом на ответ, Александр насмешливо откликнулся в той же газете, восстанавливая истинную историю создания пьесы. В частности, он рассказал о жалком вкладе Гайярде, о предложениях Жанена, о собственной работе над «Нельской башней». В его изложении Гайярде выглядел смешным и вздорным склочником. Разумеется, он не мог смириться с тем, что его так резко одернули и поставили на место, а потому не смолчал и сделал новый выпад. Теперь он обвинил своего так называемого «соавтора», великолепного Дюма, в том, что на самом деле тот украл у него славу и деньги. Непорядочность молодого собрата по перу вывела Александра из равновесия, и 14 октября 1834 года он написал Гайярде: «Ваше первое письмо было наглостью. Второе – насмешкой. В среду утром мои секунданты будут у вас».

Поединок был назначен на 17 октября 1834 года. Александр хотел драться на шпагах, но Гайярде, который был «обиженной стороной», настоял на пистолетах. Накануне дуэли Александр составил завещание, подготовил распоряжения, касающиеся его сына и дочери, «на случай, если произойдет несчастье», и написал два десятка писем, которые, если он будет убит, следовало посылать его матери из разных городов: таким образом ее заставили бы поверить в то, что он еще жив, и избавили бы от большого горя.

Место для «объяснения» было выбрано в Сен-Манде, в чаще леса. Александр и его секунданты прибыли туда в фиакре. Вскоре появился и Гайярде: черный сюртук, черные брюки, черный жилет – в его мрачном наряде не было ни одного белого пятнышка, в которое можно было бы целиться. Александр был до того спокоен, что Биксио даже удивился этому вслух. Дюма, ни слова не сказав в ответ, протянул ему руку, чтобы друг мог сосчитать пульс и убедиться, что он нисколько не учащен. И правда – сердце билось все так же ровно; значит, этот чувствительный писатель умеет, когда потребуется, оставаться хладнокровным! Секунданты принялись обсуждать условия поединка. Александр предложил, чтобы противники сходились свободно и стреляли, когда им захочется. Но это было бы попросту убийством! Секунданты благоразумно предложили им встать в пятидесяти шагах друг от друга. Каждый имел право пройти вперед пятнадцать шагов, до одной из двух воткнутых в землю тростей, обозначавших предел, который нельзя было переступать. Зарядили пистолеты. Дюма и Гайярде встали на указанные им места. Один из секундантов, Сулье, трижды хлопнул в ладоши. По этому сигналу Гайярде сорвался с места и помчался вперед очертя голову, тогда как Александр шел медленно, спокойным и твердым шагом. Внезапно Гайярде вскинул руку и выстрелил. Согласно правилам Александр должен был ответить с того самого места, где оказался под огнем. Гайярде повернулся к нему в профиль, прикрыв лицо поднятым пистолетом, и Дюма остановился, раздумывая и колеблясь. Этот безоружный человек странным образом отнял у него решимость. Что с ним делать – убить, покарав тем самым за дерзость, или пощадить из милосердия и презрения? Не целясь, он разрядил пистолет в сторону Гайярде. Пуля пролетела мимо. Гайярде смертельно побледнел. Взбешенный собственной неловкостью, Александр потребовал, чтобы пистолеты перезарядили. Гайярде спорить не стал, но секунданты отказались это сделать. Они считали, что поединок закончен. Тогда Александр, не желавший оставаться проигравшим, предложил возобновить дуэль на шпагах. На этот раз отказался Гайярде – кровопролития не будет. Жаль, но что поделаешь! Они расстались холодно и достойно. Александр уселся в коляску рядом с Биксио и велел кучеру отвезти его к дому номер 30 по Синей улице. Он и сам не мог разобраться, рад ли такому исходу дела или огорчен тем, что дуэль закончилась ничем.