Мы остановились у небольшого дома с белеными стенами. Посреди маленького мощенного булыжником дворика стояла статуя Непорочной Девы Марии. Слейд помог мне выйти, взял мой дорожный саквояж, велел извозчику подождать, подвел меня к двери и постучал. Шторка на дверном окошке сдвинулась в сторону, открыв железную решетку, за которой показалось лицо старой женщины, обрамленное накрахмаленным белым апостольником.

— Добрый вечер, мать Агнесса, — сказал Слейд, с поклоном улыбаясь.

— О, да это Джон Слейд, не сойти мне с этого места! — Ее суровое лицо озарилось радостным удивлением. — Что привело вас сюда, скажите ради бога?

— Я привел вам гостью. — Слейд представил меня. — Не приютите ли вы ее на одну ночь?

— С удовольствием. — Монахиня открыла дверь, улыбнулась мне и кивком пригласила внутрь.

Значит, Слейд пристроил меня в католический монастырь!

— Я заеду за вами утром, — сказал он.

Мать Агнесса поместила меня в свободную келью, где над узкой железной кроватью висело распятие. У меня было такое ощущение, будто я ступила на запретную территорию. Тем не менее спала я хорошо и утром позавтракала с монахинями. Они были добры и не задавали никаких вопросов. Хлеб из пресного теста, кровяная колбаса и крепкий кофе восстановили мои силы. Когда Слейд заехал за мной, я чувствовала себя достаточно окрепшей, чтобы встретить новый день.

— Доброе утро, мисс Бронте. — Он был гладко выбрит, и цвет лица у него стал здоровей. — Вы готовы сообщить мне, куда мы направляемся?

Он не сказал мне, где провел ночь, и я не спрашивала.

— В Клер-хаус, что в графстве Уиклоу. Поместье принадлежит сэру Уильяму Кавана, отцу Найала, главе фамильного предприятия по производству виски.

— А! Будем надеяться, что наш парень осел именно там.

Мы наняли очередной кэб, и, когда он вез нас из города, Слейд, откашлявшись, сказал:

— Есть вопрос, который мы должны обсудить.

От тревожного предчувствия я вцепилась руками в колени.

— Полагаю, что так.

— Мы не можем вот так просто разъезжать повсюду вдвоем.

От смущения у меня зарделись щеки. Я понимала, сколь неприлично одинокой женщине путешествовать с одиноким мужчиной, никакими официальными узами с ней не связанным. То, что мне и прежде доводилось таким образом путешествовать со Слейдом, не оправдывало моего поведения. Тогда он представлялся моим кузеном. И тогда он был уверен, что ничего предосудительного не случится, но теперь ситуация опасно изменилась. Более того, теперь я была обязана защищать репутацию не только Шарлотты Бронте, но и Каррер Белл.

Тем не менее я ответила:

— Я не могу позволить себе думать сейчас о том, что скажут люди. Чтобы спасти Британию от Найала Кавана, Вильгельма Штайбера и России, я должна рискнуть своей репутацией.

Хотя и кивнул в знак согласия, Слейд нахмурился:

— Кто-то рано или поздно поинтересуется, какие отношения нас связывают. Например, семья Кавана. Как мы будем представляться?

Это был хороший вопрос. Я знала лишь один ответ на него:

— Мы должны говорить, что я — ваша жена.

— Моя жена. — Голос Слейда прозвучал сурово и укоризненно. Я догадывалась, что он думает: если бы обстоятельства сложились по-иному, я бы теперь действительно была его женой. Это же соображение печалило и меня. Ему не нравилась идея притворяться, поскольку это было бы насмешкой над нашим прошлым. Мне она тоже не нравилась. — Что ж, видно, другого выхода нет.

Я достала из кармана свое дешевое обручальное кольцо из фальшивого золота, купленное в Лондоне, и надела на безымянный палец.

— Вот. Это придаст достоверности нашей лжи.

Мы оба взглянули на кольцо у меня на руке и, отвернувшись друг от друга, принялись молча смотреть каждый в свое окно на проплывающий мимо Дублин. Город кишел экипажами и омнибусами. Я изучала людей на улицах. Богатые и бедные, много рыжих и веснушчатых; встречались и белокурые, скандинавского типа, и темноволосые с бледной кожей и светлыми глазами. Кто-то болтал и смеялся, направляясь по своим делам; кто-то на ходу уныло размышлял о чем-то. И тем не менее всех, казалось, объединяла способность стойко переживать несчастья и страдания.

По загородному шоссе мы направились на юг, к графству Уиклоу. Воздух был свежим, мягким, весенним, небо — ярко-синим, покрытым белыми перистыми облаками, проплывавшими над пейзажем, расцвеченным всеми оттенками зеленого — изумрудным, нефритовым, болотно-мшистым, желтоватым и голубоватым. Поля, разделенные стенами, живыми изгородями и лесными полосами, изобиловали древними каменными башнями и колоннами. Повсюду паслись овцы и коровы. На подоконниках крытых соломой домов стояли цветы в горшках. Мимо проезжали запряженные маленькими лошадками с косматыми гривами телеги, которыми правили фермеры в длиннополых сюртуках и высоких шапках, курившие трубки. Вдали, в небесной лазури, растворялись горы Уиклоу. Но даже красота природы была обезображена Великим Голодом. Деревни стояли в развалинах, покинутые крестьянами, бежавшими из Ирландии в поисках работы и пропитания. Многие поля стали бесплодными, покрывшись камнями; вокруг церквей выросли обширные кладбища. Мы обгоняли фургоны, перегруженные мрачными, бедно одетыми людьми — это целые семьи направлялись к побережью, чтобы сесть на корабли, уносившие их в Новый Свет. Мне было бесконечно жалко этих людей, вынужденных покидать свои дома, и жгучий гнев по отношению к тем, кто не только не помог им, но еще и усугубил их бедствие, поднимался во мне.

Первый же взгляд на Клер-хаус вызвал во мне предубеждение против семейства Кавана.

Усадьба была окружена необозримым парком с лужайками и лесистыми участками, садами и террасами. Мы въезжали в нее по ровной аллее, обрамленной березами и ведущей к огромному классическому зданию восемнадцатого века, построенному из серебристо-серого гранита. За сотнями его окон, без сомнения, трудилась целая армия слуг.

— Возмутительно! Чтобы одна семья жила в такой роскоши посреди такой нищеты! — воскликнула я. — Неужели у этих Кавана нет чувства стыда?

— Вероятно, нет, — ответил Слейд. — Но постарайтесь не показать им, что вы о них думаете. Нам необходимо их сотрудничество.

Мы спустились из экипажа на дорожку, окружавшую фонтан, который располагался у подножия широкой лестницы, охранявшейся двумя львами, державшими щиты с родовым гербом. Лестница вела к парадной двери, которая как раз в тот момент открылась, и из нее вышли трое мужчин. Тот, что стоял посередине, седовласый, величественный, был одет во все черное. На его сопровождающих были деревенские твидовые костюмы, и оба держали в руках ружья. Главный надменно взглянул на нас сверху и произнес:

— Доброе утро. Чем могу служить?

Я решила, что он — дворецкий, а его спутники — егеря, охраняющие усадьбу от мародеров, которые расплодились повсюду из-за голода. Слейд представился: