В цеху кто-то кричит, следом — еще несколько голосов. Хок Сена охватывает паника. Конвейер встает, и только потом звучат сигналы к остановке.

Он выглядывает за дверь. Внизу Плои машет рукой в сторону ворот. Рабочие бросают места и бегут к выходу. Хок Сен вытягивает шею, силясь разглядеть причину беспорядков.

— Что там?

— Непонятно. — Потом он подбегает к окну, широко распахивает ставни и охает: по широкой улице рядами маршируют белые кители.

— Идут сюда? — спрашивает Маи.

Хок Сен молча переводит взгляд на сейф. «Когда так мало времени…» Нет, глупить больше нельзя: прождал в Малайе, но второй раз ту же ошибку не повторит. Он выгребает все деньги и сует их в сумку.

— Они из-за тех больных пришли, да?

— Это не важно. Иди за мной.

Хок Сен подходит к одному из окон и открывает ставни, за которыми тянется залитая ослепительным солнцем крыша фабрики.

Маи удивленно смотрит на раскаленную черепицу.

— Что это?

— Отходной путь. Желтые билеты всегда готовы к худшему. — Он подсаживает девушку и добавляет с усмешкой: — Все мы параноики.

— Ты пояснил Аккарату, что предложение будет действовать недолго? — спрашивает Андерсон.

— Ты еще и недоволен? Радуйся, что он не велел привязать тебя к мегадонтам и порвать на части. — Карлайл подчеркивает свои слова, приподняв бокал с теплым рисовым пивом.

— Ему прямо в руки идут такие ресурсы, мы же взамен просим совсем немного — по историческим меркам вообще пустяк.

— Он и так всем доволен. Зачем ему вы, если перед ним уже белые кители стелятся? У него столько власти было только до переворота двенадцатого декабря.

Андерсон сердит. Он берет пиво, но тут же ставит обратно — этого теплого пойла больше не хочется, от духоты и выпитого сато в голове и так туман. Похоже, сэр Френсис намерен отвадить фарангов от своего заведения — то не держит обещания, то «простите, сегодня льда нет». Вокруг бара сидят несколько клиентов — таких же ошалелых от жары, как и сам Андерсон.

— Зря ты не принял мое предложение сразу, — замечает Карлайл. — Сейчас бы так не маялся.

— Тогда это было предложение хвастуна, который только что потерял целый дирижабль.

— Настолько большой дирижабль, что всей картины за ним не разглядеть?

Он пропускает насмешку мимо ушей. Досадно, что Аккарат отверг помощь так легко, но главная проблема в другом: сейчас Андерсон едва может сосредоточиться на работе — все его мысли и все его время посвящены Эмико. Каждый вечер он разыскивает ее в Плоенчите, уводит прочь от других клиентов и осыпает деньгами. Несмотря на жадность Райли, компания пружинщицы обходится дешево. Через несколько часов сядет солнце, и она снова дерганой походкой выйдет на сцену. В первый раз увидев Андерсона на своем выступлении, Эмико перехватила его взгляд и не отпускала, умоляла спасти от того, что должно было случиться.

— Я не владею своим телом, — ответила она бесцветным голосом, когда Андерсон спросил о происходившем на сцене. — Я не контролирую то, что должна делать по воле конструкторов, мной будто бы изнутри управляют их пальцы, как марионеткой, понимаете? — Ее кулаки сами собой сжимались и разжимались, но слова звучали невыразительно. — Меня создали покорной — во всех смыслах покорной. — И тут же, очаровательно улыбнувшись, обвила его руками, будто и не жаловалась всего секунду назад.

Эмико — животное, послушная собачка. Однако если говорить с ней осторожно, не приказывать и не подходить слишком близко, возникает совсем другая пружинщица — существо редкое и драгоценное, как живое дерево бо. Сквозь частую сеть продуманно составленных ДНК прорывается душа.

Андерсон размышляет, испытывал бы он большее возмущение, если бы на сцене издевались над настоящим человеком. До чего странно — быть с искусственным существом, с тем, кого создавали и обучали только с одной целью — служить. Эмико признает, что ее душа воюет с телом, что и сама не знает, какая часть натуры — ее собственная, а какая встроена генетически; не знает, идет ли это стремление служить от ДНК собаки и не она ли заставляет быть верной людям, беспрекословно соглашаясь с их превосходством? А может, все дело в годах муштры, о которых Эмико ему как-то рассказывала?

Ритмичный стук сотен шагов по дороге прерывает его размышления. Карлайл, встрепенувшись, вытягивает шею посмотреть, что происходит. Андерсон поворачивает голову и чуть не опрокидывает бокал с пивом.

Всю улицу заполонили белые кители. Пешеходы, рикши и тележки с едой отчаянно жмутся к каменным оградам и стенам фабрик, освобождая путь отрядам министерства природы. Всюду, насколько хватает глаз, ряды пружинных ружей, черных дубинок и ослепительно белых форм — дракон, неумолимо ползущий к своей цели, суровый лик никогда и никем не завоеванной нации.

— Иисусе и Ной ветхозаветный, — бормочет Карлайл.

— Многовато их.

Будто по сигналу от строя отделяются двое, входят в бар и с плохо скрытым отвращением разглядывают отупевших от жары и выпивки фарангов.

Всегда апатичный сэр Френсис вылетает им навстречу и отвешивает глубокий ваи.

Андерсон глазами показывает Карлайлу на дверь.

— Нам не пора?

Тот мрачно кивает.

— Только не так явно.

— Теперь уж как выйдет. Думаешь, тебя ищут?

— Вообще-то я рассчитывал, что пришли за тобой, — напряженно отвечает Карлайл.

Сэр Френсис, переговорив с кителями, обращается к своим клиентам:

— Прошу прощения! Мы закрыты. Все закрыто. Вы должны немедленно покинуть бар.

Компаньоны, пошатываясь, встают.

— Зря я столько выпил, — замечает Карлайл.

Вместе с другими посетителями они бредут на улицу и замирают на выходе, ошалело щурясь на яркое солнце и на колонны белых кителей. Гул шагов сотрясает воздух, скачет между стен, грозит бедой.

Андерсон говорит Карлайлу прямо в ухо:

— Это же не из-за какой-нибудь провокации Аккарата? Может, что-то вроде того случая с твоим дирижаблем?

Карлайл молчит, но выражение его лица красноречивее любых слов. Сотни кителей маршируют по улице, прибывают все новые и вливаются в эту бесконечную белую реку.

— Похоже, вызвали отряды из провинций — в городе столько никогда не было.

— Это пожарные отряды министерства. Их отправляют на вспышки цибискоза или птичьего гриппа. — Карлайл хочет указать на что-то пальцем, но быстро опускает руку, не желая привлекать к себе внимание. — Видишь нашивки? Тигр и факел. Фактически отряд смертников. Это у них Бангкокский тигр начинал.

Андерсон кивает с мрачным видом. Одно дело — жаловаться на кителей, шутить над их тупостью и жадностью до взяток, и совсем другое — смотреть на боевой строй сияющих форм. Под их ногами дрожит земля, встают клубы пыли, эхо шагов скачет между стен. Его охватывает нестерпимое желание бежать прочь. Они — хищники, а он — жертва. Интересно, Питерс и Лей тогда в Финляндии наблюдали хотя бы такие признаки наступающих бед?