А что же собор? Оговорку, будто Дашкова собиралась «сидеть» среди жен полковников, еще можно объяснить неточностью Марты Уилмот. В православных храмах не сидят, тем более в присутствии императрицы, в момент коронации. А вот для западной церкви это в порядке вещей, и девушка из семьи протестантских священников, записывая воспоминания княгини, совершила ненамеренную ошибку. Но как быть с утверждением, будто великий князь отсутствовал? В течение всей церемонии он находился на т. н. «месте цариц» – под второй резной сенью{445}. Возможно, Дашкова не заметила его из-за толчеи? А поднявшись на шестой ярус деревянной галереи – не разглядела издалека?

Павел Петрович действительно болел, об его слабом здоровье и о молитвах императрицы за выздоровление сына писали своим дворам послы и сообщали русские газеты. Но Екатерина II не могла допустить, чтобы наследник не принял участия в ее венчании на царство. Это навело бы придворных и иностранных министров на печальные мысли – либо мальчик удален намеренно, либо его сторонники так сильны, что демонстрируют свое презрение к коронации «узурпатора». Если бы цесаревич остался дома, в соборе не присутствовал бы и его воспитатель – Панин. В таких условиях не приход Дашковой выглядел как согласованные действия глав партии наследника. Недаром «друзья» уговаривали княгиню не ехать.

Если Екатерина Романовна все-таки манкировала коронацией, объяснимо заблуждение насчет Павла и тот факт, что в Камер-фурьерском журнале нет ее фамилии.

Положение Дашковой изменилось только в Грановитой палате. Там государыня раздавала награды и могла сравнять видимую субординацию с невидимой. Пожалования получили 84 человека. Дашкова названа четвертой – она стала наконец статс-дамой и обрела законное основание всюду сопровождать Екатерину II{446}. Орловы в списке уступали первенство знатнейшим персонам, их имена находились на 34, 35 и 36-м местах. Трое братьев стали графами, Григорий получил чин генерал-поручика и должность генерал-адъютанта. Алексей удостоился ордена Св. Александра Невского.

Пожалования не умиротворили нашу героиню. Дидро было сказано, что она, «украшенная самым почетным орденом» не может «толкаться в стаде новых придворных выскочек»{447}.

Косвенным подтверждением того, что Дашкова не побывала в соборе во время коронации, явился сделанный ею для журнала «Невинное упражнение» перевод отрывка из поэмы древнеримского стихотворца Марка Лукана в переложении француза Ж. де Барбёфа. Екатерина Романовна перевела 26 строк, в которых гордый республиканец Катон отказался войти в храм Юпитера, чтобы гадать о будущем. Узнав о победе Цезаря, он выбрал самоубийство, поскольку «мужественна смерть почтеннее оков».

Что будет с нами впредь, когда теперь не знаем

В грядущи времена, когда не проницаем;

Почто ж нам суетно стараться узнавать,

Полезней то не знать, что хочет он скрывать.

Вот истинный пафос стихов, обращенных к тем «друзьям» Екатерины Романовны, которые советовали ей смирить катоновскую гордость и преклониться перед «цезарем», чтобы обеспечить себе блестящую будущность. Но римский герой отказался вступить в храм, а княгиня сделала все возможное, чтобы туда проникнуть и занять почетное место. Такова была разница между литературным образцом и низкой жизнью. Прикрывать уязвленное самолюбие тогой классических страстей значило соответствовать культурному коду эпохи.

Дашкова быстро поняла это и, со своей стороны, приложила к созданию персонального мифа не меньше сил, чем ее венценосная подруга. Она уже становилась легендой на страницах сочинений иностранных авторов. То же самое могло случиться и с отечественными, будь журналистская и салонная культура в России более развита. Но в 60-е гг. XVIII в. газеты печатали главным образом официальные сведения, толстые журналы едва-едва начинали торить дорогу, а разговоры в гостиных не имели широкого резонанса.

Однако княгиня попробовала. Часто встречавшийся с ней в Москве Рюльер писал, что Дашкова проводит время «в отборном обществе умнейших людей»{448}. Та действительно вращалась среди наиболее образованных вельмож и литераторов. Ее частым гостем был М.М. Херасков, вскоре муж представил ей И.Ф. Богдановича, своего старого протеже. Появилась идея издавать журнал. Им стало «Невинное упражнение», выходившее с января по июнь 1763 г. Было выпущено шесть номеров, большим для того времени тиражом – 200 экземпляров. Княгиня много переводила, а позднее и много писала сама. Участие в периодическом издании, поиск авторов, выбор текстов оказались той интеллектуальной отдушиной, в которой Дашкова так нуждалась, устав «толкаться в стаде придворных».

Княгиня обладала не только политическими, но и литературными амбициями. Надо сказать, весьма обоснованными. Ее стихотворные переводы отличает простой, понятный язык. А все направление журнала, заданное именно Екатериной Романовной – просвещенческое в широком плане, – обнаруживает свободно мыслящего человека.

Позднее княгиня много раз напишет о долгах мужа. При этом журнал издавался на средства покровительницы, Михаил Иванович практически не имел к нему отношения, разве что приводил в дом пишущих офицеров своего полка – то И.Ф. Богдановича, то А.Г. Карина. В этом смысле «Невинное упражнение» стало дорогой игрушкой Екатерины Романовны. Кто-то платит за наряды, кто-то за журналистику супруги…

Впрочем, Михаил Иванович не имел морального права возражать. Жена только что получила 24 тыс. рублей от государыни и выкупила его прежние векселя. Теперь мужу стоило промолчать, даже читая галантные мадригалы Богдановича. Это были вольные переводы из 6-томной французской антологии любовной лирики «Сокровища Парнаса», популярной в России в XVIII в.

Переложения Богдановича – лучшее в русской лирической поэзии той поры. Никто до него так смело и просто не обращался к предмету страсти:

Я буду жить затем, чтоб мне тебя любить;

А ты люби меня затем, чтоб мог я жить.

Кто был адресатом? Являясь переводами, стихи Богдановича не требовали персонификации образа прекрасной дамы. Но общение с Дашковой – супругой старого покровителя и теперь покровительницей, меценатом – не могло по канонам времени не вызывать галантных славословий.

Я все, что без тебя, Кларисса, ненавижу.

Я счастлив в те часы, когда тебя я вижу.

Современные читатели так привыкли к образу Дашковой – синего чулка, в 27 лет выглядевшей на сорок, что с трудом представляют себе пленительную молодую даму, способную вызывать сильное чувство.