Управление осуществлялось так. Оператор присматривался к картинке, которая благодаря двум камерам и специальным очкам была для него объемной. Приняв решение, он быстро набирал программу очередного рывка. Ну типа «Вперед на половинной мощности ноль тридцать пять секунды, поворот на двенадцать с половиной градусов влево, мощность убавить до четверти – еще ноль тридцать пять, потом колеса прямо и полный ход полсекунды, моторы стоп, стояночный тормоз включить». После чего оператор начинал прикидывать, куда направить машину следующим рывком. Максимальная длина каждого набора составляла сто двадцать восемь команд. Пока набор выполнялся, оператор в управление вмешиваться не мог, а вот собственный ходовой контро-ллер лунохода мог, если расценивал ситуацию как критическую с точки зрения устойчивости. Вот тут, как я и ожидал, возникли трудности. Луноход либо слишком осторожничал, останавливаясь там, где в этом не было никакой нужды, либо отважно пер напролом и в конце концов переворачивался.

Кстати, в институте уже вполне официально работала Вера – стажером, по воскресеньям. У нее на удивление неплохо получалось управлять луноходом – хоть и немного похуже, чем у меня, но заметно лучше, чем у двоих других стажеров, прикомандированных к нам от КБ Лавочкина. Так что Шелепин, ознакомившись с результатами, почесал в затылке и признал, что был не прав, поначалу выступая против ее участия в программе.

– Не знал, что у твоей девушки такие способности, – развел руками он. – Надеюсь, у нее хватит ума не болтать.

– Во-первых, безусловно хватит, – заявил я. – А во-вторых, что она может разболтать – что в НИИ «Мечта» делают луноходы? Так об этом уже знают в Ленинграде, Загорске и Химках, а также не меньше четверти населения академгородка. Да и вообще – чего тут секретить? Советский народ должен быть в курсе своих великих достижений.

Надо сказать, что способности у Веры, конечно, были, но сказывалась еще и упорная тренировка. Я соорудил для нее маленькую радиоуправляемую машинку, по управлению максимально приближенную к луноходу, и она каждый день до позднего вечера гоняла ее по квартире. Джулька был в восторге.

И, наконец, Вера тоже узнала часть моей тайны – правда, ничего не подписывая. Я сообщил ей, что после взрыва на учениях был на грани гибели, но меня спас могучий экстрасенс из другого мира. И он меня не бросил по выздоровлении, а продолжает помогать, в том числе и материально.

– Помнишь, ты испугалась, когда я тренировался на время становиться драконом? Так вот, дракон – это был он.

– Так он что, может в любой момент занять твое место? – испугалась Вера.

– Нет, не в любой, а только когда я его позову. Да и то даже при моем согласии это не так просто.

– Ой, Вить… а ты не можешь его все-таки позвать? Нет, если очень трудно, то не надо, но я хотела бы с ним поговорить.

Антонов – вот ей-богу, назвал бы его гадом, не будь он в сущности почти тем же самым мной – ухитрился сделать так, что я забыл его беседу с Верой гораздо радикальнее, чем его же кувыркания с рыбной товароведихой. Он мне только сказал:

– Знаешь, а я тебе даже завидую.

А Вера меня вообще удивила, заявив:

– Тот дракон – он вообще-то хороший, но очень одинокий. Ты с ним как-нибудь помягче, ладно?

– Вот именно! – поспешил воспользоваться ситуацией Антонов. – Что-то мне, бедному одинокому дракону, опять консервированного лосося захотелось. И тамошнюю принцессу на десерт.

– Сгинь, развратник, – посоветовал я своему духовному брату.

В конце октября шестьдесят пятого года в моей жизни произошло знаменательное событие, от какового свершения я по идее должен был впасть в неумеренный энтузиазм и даже, возможно, бежать срочно строить коммунизм. Но мне не хотелось. Ни срочно, ни вообще никак. Тут хоть чуть-чуть бы к построению социализма приблизиться! Настоящего, а не брежневского развитого. А перед этим хотя бы приблизительно понять, как туда идти, а главное – что это такое и как оно может выглядеть. Если кто не понял, уточняю – меня приняли кандидатом в члены КПСС. Вообще-то кандидатский стаж должен был продолжаться два года, но Брежнев пообещал мне, что уже через год я буду полноценным членом партии. А может, и раньше.

– Тут, Витя, все зависит от тебя, от твоих трудовых успехов. Не подведи партию с лунной станцией, и она в долгу не останется.

Леня, ясное дело, с первой встречи знал, что я не только целитель и музыкант, но и плодовитый изобретатель. И про мой институт он мало того что был в курсе, так еще и сосватал туда освобожденного парторга. Это на шестерых с половиной членов партии! За половинку я считал себя. Впрочем, чего ж тут удивляться – все начальство в институте было креатурой Шелепина и Косыгина, вот он и решил разбавить его своим человеком.

К несомненным достоинствам парторга Пал Палыча Шерстобитова я относил то, что он был дубом во всем, кроме самой передовой в мире марксистско-ленинской идеологии. Цитат он, по-моему, знал больше, чем все остальные сотрудники, вместе взятые, но, кроме них, не знал вообще ничего. Я поначалу даже не верил, что такое бывает, но потом понял, что просто недооценивал возможности человеческого разума. Он, блин, небось еще и не на такое способен.

Так вот, этот представитель партии, только получив допуск в корпус «Б», на следующий же день заявился туда, невзирая на то, что вообще-то на календаре было воскресенье. А нам недавно доставили второе шасси, и мы с Верой пытались прикинуть алгоритмы их взаимной помощи друг другу в сложных условиях. Однако пришлось покинуть операторскую (маленькую комнатку рядом с актовым залом) и идти беседовать с гостем. Впрочем, дверь я до конца не закрыл, чтобы Вера при желании могла услышать наши речи, особенно если они будут идти на повышенных тонах. Я ей в двух словах шепнул, что задумал.

И вот, значит, луноходики уныло копошились около кучи в центре зала – Вера теперь управляла обоими – а мы с парторгом беседовали на возвышенные темы.

– Виктор Васильевич, – вещал мне этот хмырь, – вы жертвуете для работы своим воскресным отдыхом, и это замечательно. Но вы пока один! А остальные сотрудники еще не прониклись, и вообще, как вы смотрите на такое партийное поручение – вести агитацию среди научно-технического персонала, пока еще поголовно беспартийного?

Вообще-то это было не такое уж плохое поручение – разумеется, если бы я вообще собирался исполнять хоть какое-то. Просто потому, что пока из двухсот единиц штатного расписания были заполнены двадцать шесть, и только шесть, считая меня, были научными сотрудниками и техниками, а остальные двадцать относились к дирекции, канцелярии и отделу кадров.

– Смотрю с энтузиазмом! – подтвердил я. – Сам об этом думал. Мы же занимаемся в числе прочего и разработкой искусственного интеллекта, вы наверняка об этом знаете.

Ну да, под таким наименованием шла разработка речевых функций медийных луноходов. Какой же это интеллект, если он даже болтать не умеет!