Под самым ее носом Джонатан вел тайную жизнь, которая теперь разрушила ее собственную. А эти ужасные полицейские еще требовали от Грейс, чтобы она помогла им разобраться в происходящем и найти связь между дисциплинарным слушанием и убитой женщиной. Как будто Грейс могла что-то знать про оба этих события! Начали задавать вопросы про какую-то карту и банкомат, упомянули счет в банке для эмигрантов, о котором Грейс впервые слышала. И вообще – неужели до сих пор существуют банки для эмигрантов? Звучит будто из прошлого века. И где находится это учреждение – в Нижнем Ист-Сайде?

Затем детективы принялись активно интересоваться вельветовыми брюками. Но у Джонатана полно вельветовых брюк. Ему вообще нравился этот вид одежды – удобные и смотрятся хорошо. Так про которые же хотят узнать офицеры? Вообще-то раньше Джонатан вельветовые брюки не носил – до тех пор, пока Грейс в первый раз не повела его по магазинам. Было это еще в Бостоне. Это что же, теперь получается – часть ответственности лежит на Грейс, потому что она приучила мужа к вельветовым брюкам? И вообще, как Грейс может что-то кому-то объяснить, если даже голову из-под крана вытащить не в состоянии?

Давай выпрямляйся, приказала себе Грейс. Опираясь руками о гранитные края стальной раковины, чуть приподнялась. Нужно было что-то делать, разобраться в ситуации. Если бы Грейс могла заснуть, отложила бы размышления на то время, когда отдохнет, – скажем, на утро или на завтрашний вечер. Но нет, отдыхать она сейчас просто не в состоянии. Сначала надо что-то предпринять.

Первым делом Грейс отправилась в комнату Генри. Самое удобное место для тайника, а значит, и осматривать его следует первым. Но ни на стенах, ни в ящиках, ни на полках, ни в шкафу не обнаружилось ничего такого, чего бы не положила туда сама Грейс или не сделал своими руками Генри. Рисунки, одежда, альбом с памятными надписями от друзей из летнего лагеря, папки с нотами, испещренными краткими комментариями Виталия Розенбаума: «Форте! Форте!»[33]. На полках выстроились в ряд прочитанные книги и оставшиеся с прошлого года учебники. Там же стояла старая, загнувшаяся фотография, на которой маленький Генри радостно улыбался рядом с другом Джоной – тем самым, который теперь с ним не разговаривал. Радуясь, что есть возможность хоть на чем-то выместить зло, Грейс разорвала снимок на мелкие клочки. А вот еще одна фотография в рамке – Генри и Джонатан на выпускном вечере шестого класса. Грейс взяла рамку в руки и принялась вглядываться в их лица – такие похожие, такие веселые. Оба немного вспотели: мероприятие проходило во дворе, в жаркий июньский день. Но эта фотография компроматом не являлась: Грейс сама присутствовала на этом выпускном и сделала снимок.

Итак, в комнате Генри ничего не было – включая самого Генри. Ведь Грейс оставила его у папы и Евы. Пусть там и переночует, так будет лучше. Должно быть, теперь даже отец и мачеха сообразили – в семье что-то стряслось. Что-то гораздо более серьезное, чем лишняя тарелка на столе или плохие манеры. Надо будет отвезти сыну вещи. Ему теперь понадобится многое, но в такой ситуации, как бы Грейс ни старалась, она не сможет дать Генри всего, что нужно.

Грейс включила лампу на письменном столе Генри. Там обложкой вверх лежала книга «Повелитель мух», открытая на одной из последних страниц. Грейс перевернула книгу и прочла абзац. Кажется, речь шла про убийство Хрюши, но Грейс пришлось перечитать отрывок несколько раз, чтобы вникнуть в смысл. Правда, как именно его убили, она так и не поняла, но тут же одернула себя – какое это имеет значение? Грейс положила книгу обратно. Генри она завтра понадобится для урока литературы. Какие еще уроки у них будут? Математика? Латынь? Грейс попыталась вспомнить, состоится ли завтра репетиция школьного оркестра. И вообще, какой завтра день недели?

Открыв шкаф, Грейс достала рубашку с длинными рукавами, синий свитер и джинсы. Потом наклонилась и, выдвинув ящик, взяла оттуда чистые трусы и носки. Все это Грейс уложила вместе со школьными принадлежностями в старую сумку «Пума». Раньше Джонатан ходил с этой сумкой в спортзал, но год назад Грейс купила ему новую, более элегантную – из коричневой кожи на длинном ремне. Старую сумку Джонатан отдал Генри. Сын почему-то решил, что «Пума» гораздо круче, чем банальный «Найк».

Сумка Джонатана… Из коричневой кожи на длинном ремне… У Грейс перехватило дыхание. Только тут она сообразила, что давненько не видела этой сумки. Грейс направилась к входной двери, собираясь оставить «Пуму» возле нее, иначе со всеми переживаниями можно забыть захватить вещи для Генри.

Грейс шла по коридору, мимо развешанных на стенах портретов авторства студентов-художинков. Грейс их собирала. Коллекция главным образом пополнялась на блошином рынке «Слоновий хобот» в Коннектикуте. Портреты были написаны в сороковых – пятидесятых годах, вид у моделей был кислый, а рисовальщики не блистали талантом. Вместе картины составляли целую галерею неприятных лиц и недоброжелательно настроенных художников. Портреты будто кричали: «Ну и что ты напялила? Я бы на твоем месте в такую позу не садился. Сейчас мы с тебя собьем завышенную самооценку».

В коридоре висел портрет суровой женщины приблизительно возраста Грейс. Волосы коротко подстрижены, нос кажется неестественно маленьким для такого лица, а взгляд словно излучает глубокую мизантропию. Картина висела на почетном месте над шкуренным столом – то ли английским, то ли ирландским. В Америку его доставили на корабле. Грейс с Джонатаном купили эту вещь, посетив выставку в «Пьер Шоу».

Конечно, решение было не самое удачное. На самом деле стол оказался гораздо «моложе», чем утверждал дилер, да и цена была явно избыточная. Однако, истратив на эту вещь столько денег, Грейс и Джонатан считали своим долгом извлечь из нее как можно больше пользы. Признайся в подобном поведении клиентка, Грейс сразу принялась бы разбирать ситуацию по косточкам. Впрочем, сейчас хватает других забот.

Грейс заглянула в единственный ящик стола. Ничего особенного – скотч, батарейки, брошюры фитнес-клубов. Джонатан что, собирался сменить клуб? Ах да, это же ее брошюры, сообразила Грейс. Набрала год назад. Снова никаких зацепок.

Грейс вошла в гардеробную и не поленилась засунуть руки во все карманы. Однако нашла только скомканные бумажные носовые платки и обертки из-под жвачки. Всю верхнюю одежду покупала Грейс, поэтому она отлично помнила каждую вещь – вот «Брукс Бразерс», другое пальто – из «Таун Шопп» в Риджфилде, а вот любимая куртка Генри – «Олд Нэви», с искусственным мехом. Рядом висела мамина шуба из рыжей лисицы. Грейс ее ни разу не надевала, потому что не носила мех, но выбросить или отдать тоже не могла, ведь шуба принадлежала маме. Все находившиеся в гардеробной предметы одежды были знакомыми, включая обувь, перчатки, зонтики и шарфы на верхней полке. Все куплено лично ею. Кроме одного шарфа, который Джонатан принес домой примерно года два назад.

Грейс стянула с полки этот шарф. Зеленый, шерстяной, довольно симпатичный. Может быть, даже ручной работы. Грейс нахмурилась. На шарфе не было этикетки. Вязка хорошая – этакая грубая, аутентичная текстура. Грейс сама могла бы выбрать для мужа такую вещь. Но этот шарф покупала не она. Грейс сразу рассердилась на эту вещь, будто на лазутчика, пробравшегося в дом с неблаговидными целями. Брезгливо зажав шарф между большим и указательным пальцами, швырнула его на пол в коридоре и отправилась в следующую комнату.