То ли черт, то ли выпитый спирт тянул за язык, но я все-таки спросил у Максима:

– Максим, выходит, у тебя два папы?

– Да, – ответил он сразу, прожевывая конфету, – только один умер, а второй живой.

Ваня дернул его за рукав, и они снова убежали, смеясь.

И бабочка сорвалась за ними.

– Ну че, еще по одной, – предложил Серега, глядя куда-то в сторону. Туда, куда убежали дети.

Мы опять выпили. И я, похрустывая малосольным огурцом и глядя на Байкал, такой спокойный и тихий, попытался представить тот день, отодвинутый от нынешнего на три года. На 1095 дней.

В это время Байкал еще зверел. Свирепствовал. Потом все так же внезапно, как началось, стихло. И показалось солнце. Потом в Листвянку пришел биостанцевский катер, и Галя с Максимом, тогда еще напоминающим кокон со сморщенным личиком, пошли на нем в Коты.

Они шли мимо пади «Черной», «Жилище»…

Было очень красиво и солнечно. От влаги курились горы.

Они еще не знали ничего о Сереге. Да и никто не знал, кроме Байкала. На челе которого к тому времени не осталось ни рубца, ни морщиночки…

Резвились дети. «Вот она, бесконечность конечных путей, – подумал я. – Быть может, в этом смысл бытия?»

Все дальше уплывал «кораблик», на котором уже едва мерцал огонек.

Прохладный веял ветерок.

На душе было бездонно высоко и тихо, как на Байкале.

Говорят, что такая тишина бывает перед бурей.

Стефан Цвейг в предисловии к своему роману «Магеллан» писал: «Книги зарождаются из разнородных чувств. На создание книги может толкнуть и вдохновение, и чувство благодарности; в такой же мере способны разжечь духовную страсть досада, гнев, огорчение.

…Внутренний источник данной книги мне совершенно ясен. Она возникла из несколько необычного, но весьма настойчивого чувства – пристыженности».

Именно досада и пристыженность не давали покоя и мне до тех пор, пока я не начал писать этот документальный рассказ…

Как-то я просматривал материалы, касающиеся подводных исследований, проводившихся на Байкале в разные годы… Их было немного – этих исследований. Материалов – еще меньше. Можно сказать, что экспедиция, организованная лимнологическим институтом зимой 1974 года, положила начало комплексному изучению байкальских глубин. Я был участником этой экспедиции, и мне она памятна.

Это была не шумная экспедиция. О ней почти не писали. Во всяком случае, мне не встретилось ни одной статьи…

Вторая комплексная экспедиция 1977 года, организованная Институтом океанологии при участии институтов биологии и лимнологического, с применением глубоководных аппаратов «Пайсис» была пошумнее. Пожалуй, впервые за свою двадцатимиллионную жизнь Байкал почувствовал себя в образе киногероя. Газеты, телевидение заговорили о главном действующем лице экспедиции-77 – Байкале. И вот в статье, относящейся к этому периоду, статья называлась «Быть ли Байкалу океаном?» («Известия», 3 июля 1977 г.), я прочел следующее: «Аквалангисты-лимнологи погружались в байкальские глубины на сорок-пятьдесят метров. Лишь один смельчак, сибирский “Ихтиандр”, на свой страх и риск (это уж точно!) опустился на 96 метров» (!). В тексте не стояло восклицательного знака. Его поставил я, потому что имею представление о том, что такое 96 метров глубины на сжатом воздухе…

Сжатый воздух – это обычный атмосферный воздух, закачанный в баллоны акваланга под определенным давлением. Чем большее давление может создать компрессор, закачивающий воздух, тем на больший промежуток времени хватит этого воздуха. Но давление невозможно увеличивать до бесконечности… То, на какой глубине работает водолаз, также имеет значение. На пяти метрах глубины баллонов, «забитых» под 150 атмосфер, может хватить на час, а то и больше; на пятидесяти метрах расход воздуха намного больше. Например, на глубине 200 метров (давление тождественное двухсотметровой глубине создавалось в барокамерах) человек потребляет пятьсот литров газа в минуту, но даже такого огромного количества воздуха ему не хватает. Вернее, не хватает не воздуха, а кислорода, содержащегося в воздухе. Ткани организма начинают испытывать кислородное голодание, ибо основной компонент атмосферного воздуха (76 %) все-таки азот; они, как губка, насыщаются им. А это чревато нежелательными последствиями. «Коктейль для самоубийц» – называют водолазы воздух, используемый ниже допустимого предела погружений на сжатом воздухе, т. е. на глубинах 60 метров и ниже. (Коктейль – потому, что обычный воздух – смесь различных газов.) Ниже этого предела воздух превращается в опасный наркотик, вызывает так называемое глубинное опьянение, и человек теряет над собой контроль. Радостное возбуждение распирает его! Он погружается все ниже и ниже… Бездна манит его, и он может забыть и о возвращении, и о том, где он находится, кто он такой и что делает. Не остается ничего, кроме радостного полета. Человек может вынуть изо рта загубник акваланга, чтобы предложить подышать медленно проплывающей мимо рыбе, развязать или обрезать страховой конец; случаи подобные бывали, и их, к сожалению, немало. Еще один аспект глубоководного погружения в том, что кровь водолаза на глубине подобна шампанскому. Давление воды, как толстостенный сосуд, сдерживает растворенный в тканях газ. Но начните резкое всплытие, и кровь «закипает»; так же ведет себя и откупоренная бутылка шампанского, а причина в обоих случаях одна – резкий перепад давления. И вот освобожденные пузырьки газа устремляются в кровь, расширяясь по мере подъема водолаза, а кровь не успевает растворять резко прибывающий газ, и пузырьки закупоривают кровеносные сосуды. Это и есть кессонная болезнь – бич водолазов. Вот почему после работы на глубине нужна декомпрессия – постепенное снижение давления, когда газ растворяется в крови, не образуя пузырьков.

Одним словом: нам много бед сулит непослушание, в данном случае непослушание – это невыполнение инструкции «О работе под водой».

Но вернусь к цитированным газетным строкам. «Сибирский Ихтиандр» – ни больше ни меньше. Ни имени, ни фамилии. Ну что же, «Ихтиандр», да еще «Сибирский», звучит неплохо. Однако Ихтиандру было легче – ведь он имел не только легкие, но и жабры…

Я был знаком с автором этой статьи шапочным знакомством. Нас кто-то представил друг другу. После чего мы при встрече здоровались. Этим, собственно, и ограничивалось наше общение. Познакомились мы в деревеньке Большие Коты. Там «Пайсисы» готовились к своему рекордному погружению. Предполагалось достичь дна Байкала в самом глубоком месте, и корреспонденты различных газет слетались в эту маленькую деревушку, как мухи на мед…

Для гидронавтов и аппаратов подобное погружение было непростым. Главным образом из-за того, что вода в Байкале пресная, почти дистиллированная. Следовательно, плотность ее меньше морской, а аппараты проектировались для работ в море, значит, нужно убирать определенное количество груза и немалое, около 300 кг, чтобы добиться «нулевой плавучести» аппаратов. А на субмарине нет лишних приборов, которые можно было бы безболезненно снять. Вот и мудри как хочешь. К тому же аппараты только раз – уже здесь, на Байкале, погрузились на большую глубину (1000 метров), и то не совсем удачно. Гермопровод дал течь. До этого же аппараты глубже 700 метров при испытаниях у берегов Канады, где они были изготовлены, не погружались…