Одним словом, в воздухе пахло сенсацией: может быть, рекорд, а может, и, мягко говоря, неприятность. А это тоже щекочет нервы. К слову сказать, «Сибирский Ихтиандр» (вот ведь неугомонный какой!) участвовал и в этом погружении (правда, самой глубокой точки Байкала – 1620 метров – аппаратам достичь так и не удалось. Это предстоит еще сделать). Их было трое счастливцев, сделавших риск составной частью своей профессии, причем очень большой частью – достигших глубины 1410 метров.

Вот что писали газеты об этом событии: «Максимальная глубина, покоренная гидронавтами, – 1410 м. Достигнув ее, А. Подражанский (он потом написал восторженную книгу “Вижу дно Байкала”), Н. Резинков, А. Сагалевич своеобразно отметили успех: выпили по мензурке ледяной влаги, зачерпнутой манипуляторами. Оказавшись в субмарине, вода мгновенно вскипела – из нее выходил газ…» («Правда», 30 сентября, 1977 г.)

На дне Байкала естественная газированная вода. При высоком давлении в ней растворяется в сотни раз больше газов, чем обычно.

«…Когда гидронавты с улыбкой на уставших, еще сохранивших следы напряжения лицах один за другим стали вылезать из субмарины, их встретили громкие хлопки открываемых бутылок шампанского. Есть рекорд: человек впервые побывал на дне Байкала на глубине 1410 м!» («Известия», 18 августа 1977 г.) Но ведь в 1974 году тоже был рекорд! Почему же его никто не заметил?..

Я вспомнил автора той раздразнившей меня статьи, бледного, укачанного в доску, после «экскурсионного» погружения на аппарате «Пайсис» на глубину, измеряемую в сантиметрах. (Человек, погружающийся под воду в любой автономной системе жизнеобеспечения, не подвергается тем опасностям, которые подстерегают водолаза.)

– Ну что, дружище, хвастанул харчем? – шутили «пайсисушники»… – Ничего, бывает. Это только на малых глубинах укачивает, как на поверхности, а чем ниже, тем спокойнее и тише…

Автор знал человека, о котором писал, но, по-видимому, просто по небрежности или из-за отсутствия способности оценить поступок не указал его фамилию. Вот мне и захотелось заполнить этот пробел, вернувшись для этого теперь уже в далекий 1974 год. В ту зимнюю экспедицию, когда мы были настолько же моложе, насколько отчаяннее и безрассуднее. Я неплохо знал этого человека, и мне памятен тот день, когда он погрузился на 96 метров, конечно же нарушая всевозможные инструкции: не рекомендующие в зимних условиях погружаться под лед по одному (есть даже такая графа в бухгалтерских ведомостях: «Оплата за стесненные условия труда». В данном случае это работа подо льдом. Это вам не лето красное, случись что, где попало не вынырнешь. Нужно искать майну, пробитую во льду, а это не так просто. Водолазы в шутку называют деньги, полученные за работу в таких условиях, «гробовыми»), конечно же рискуя собой, конечно же… Много можно привести этих конечно.

Я вам расскажу о первом байкальском водолазе. Человеке храбром и знающем цену своей храбрости. Многие утверждали, что он высокомерен, но вряд ли говорившие знали его достаточно хорошо.

Николай Резинков приехал на Байкал из Харькова по приглашению профессора М. М. Кожова. Организовал первую на Байкале водолазную станцию. Было это в году шестьдесят третьем… С тех пор, собственно, и начались регулярные гидробиологические исследования Байкала с применением акваланга.

Я познакомился с Колей в 1973 году. А уже через год работал вместе с ним в составе первой комплексной зимней экспедиции, в задачи которой входило многоплановое изучение подводного каньона в районе деревни Большие Коты.

Каньон этот мы назвали «Жилище». Во-первых, потому что обживали его. Во-вторых, потому что на глубине пятнадцати метров в этом каньоне действительно находилось жилище – сварной металлический домик типа «колокол» с несколькими иллюминаторами. В нем можно было отдохнуть и отогреться после работы в воде.

Об одном дне этой экспедиции и пойдет речь.

Метрах в трехстах от берега расположились на льду Байкала три наших вагончика: большой – жилой, поменьше – водолазный, с люком в полу, и третий, самый маленький – с передвижной электростанцией. Лед прозрачный, кажущийся от этого очень тонким и хрупким. И никакие разговоры о его метровой толщине и прочности не убеждают в этом до тех пор, пока сам не начинаешь пешней долбить майну (примерно полтора на полтора метра) для подводных погружений. После таких упражнений ощущение зыбкости льда проходит. И тебя уже не удивляет и, самое главное, не волнует, что вагончики стоят так далеко от берега, что под ними километровая глубина.

Состав нашей экспедиции довольно разношерстный: биологи, физики, палеолимнологи, профессиональные водолазы. Люди разных возрастов, профессий и темпераментов. Семь мужчин и одна женщина. Эту женщину зовут Чаплыгина Света. Она жена одного из членов нашей экспедиции. Они сотрудники биостанции, и их дом находится на краю деревни, и из окон его видны наши «вигвамы». Она участвовала в подводном эксперименте «Черномор» в Голубой бухте возле Геленджика и провела немало часов под водой. Сейчас она их проводит в основном в надводном мире, прогуливая в коляске по льду своего малолетнего сына. Когда же у нее бывает хорошее настроение и свободное время, Света приглашает нас на чай или погружается с кем-нибудь из нас под лед, чтобы всколыхнуть свои забытые ощущения. Мне пришлось однажды погружаться вместе с ней, и я понял, что в водолазном деле эта женщина намного опытнее меня, да и немудрено: в экспедиции семьдесят четвертого года я принял свое подводное крещение.

Было солнечное мартовское утро. Лед в лунках плавился и чернел по краям. Высокое синее небо смотрело на землю спокойно и строго. Легкая поземка гуляла по отполированному ветром льду, а мятежная радость гуляла в сердце.

Приятно, черт возьми, чувствовать себя молодым, энергичным и уже загорелым (на льду удивительно быстро загораешь). Я, Света и наш четвероногий друг пес Мишка шли из деревни, с биостанции, к нашим вагончикам. Света сообщила мне, что после недавних погружений у нее опять заболели суставы (кессонка, «подхваченная» при погружениях в Черном море, давала о себе знать) и что она, видимо, отпогружалась. Все это было сказано не трагическим, а самым обыденным тоном. Трагизм вообще не смог бы вместиться в это яркое, радостное мартовское утро. Во всяком случае, так казалось мне и, по-видимому, Мишке, потому что он постоянно поворачивал к нам свою хитрую мордочку и улыбался. (Это был, наверное, единственный пес на всем побережье, который умел так весело и хитро улыбаться.) Света все тем же бесстрастным тоном сообщила мне, что у нее сегодня день рождения и она приглашает нас всех на ужин.

Когда мы подошли к вагончикам, Коля Резинков и Саша Мурахвери (Светин муж) готовились к погружению. Я до сих пор не знаю, сказал ли Саша Коле о дне рождения заранее или он так же, как все остальные, узнал об этом от Светы.

Она сообщила, что ждет нас к семи часам, и ушла стряпать пирог.

– Не вздумайте только мудрить с подарками, – сказала она перед уходом. – Купите только вина или принесите свой «Моби Дик».

«Моби Диком» мы называли коктейль, составленный из спирта, который нам выдавали для протирки некоторых частей акваланга, и брусничного сока. Насчет мудрствований с подарком Света была права – его просто негде было взять. В местном «смешанном» магазине – Екатеринторге (названном так в честь продавщицы тети Кати) – можно было купить в лучшем случае набор открыток с видами Байкала, позапрошлогодние макароны, карамель «Дунькина слабость» и «Кариандровую», которую даже местные парни пить избегали. Все это имелось в большом количестве, но нам не годилось. Решили подумать о подарке после погружения, тем более что Саша и Коля были уже почти готовы к работе. Им помогали надевать гидрокостюмы страхующие: Игорь Сударкин – первый командир подводной лаборатории «Черномор» и палеолимнолог Женя Карабанов.