Ещё и по Ксюше соскучился так, что зубы ломит. Несмотря на все проблемы, на суету и неурядицы, в голове колокольным звоном мысль: “Она там одна, одна там одна”.

Когда машина Игоря въезжает в тесную арку, соединяющую широкий проспект и наш тихий двор, я уже почти подпрыгиваю от нетерпения. Как маленький мальчик накануне Рождества, жду скорой встречи со своим персональным чудом.

– Тормози! – ору, знатно пугая порядком уставшего адвоката, который этой ночью, помимо своих прямых обязанностей, выполняет роль личного шофёра.

Премией не отделаюсь, честное слово.

– Испугал, сумасшедший, – бурчит Игорь, делая, правда, как я прошу.

Его жутко навороченный Лексус блокирует выезд из арки, а я уже сбрасываю ремень безопасности.

Вот куда она на рассвете собралась? Я не знаю, что у этой девушки в голове и какие у неё могут быть дела в такую рань, но мне всё это жутко не нравится.

Ксюша подбегает ко мне, а в глазах так много сложных эмоций. И ни одной радостной. Заглядывает в лицо, аккуратно дотрагивается до затянувшейся корочкой ранки на губе, а я морщусь – больно.

– Прости, – одёргивает руку, словно кипятка коснулась, и отступает на один шаг. – Я не должна была, да?

– Что не должна была? – уточняю, понимая, что с каждой секундой всё ближе к воротам дурдома. – Что с тобой? Куда ты собралась? Что вообще, мать вашу, происходит?

Да, я теряю терпение, срываюсь, но, когда ничего не разобрать, остаётся только злиться.

– Ты вернулся… – говорит тихо, а руки дрожат, хотя Ксюша и пытается сжать их в кулаки, успокоиться.

Она ведёт себя так, будто бы вообще не верила, что я могу вернуться. Смотрит испуганно, теребит браслет на левой руке, нервничает.

– Ксюша, что с тобой? – спрашиваю, сокращая расстояние между нами. – Что случилось? Я же вижу, что что-то не так.

Она вскидывает на меня глаза, в которых неверие плещется. Снова касается моей разбитой губы, подбитого глаза, а на пальцах кровь остаётся. Размазывает её, окрашивая кожу в красный, и резко отворачивается.

– Рома, я поеду. – Игорь снова поднимает стекло и сдаёт назад.

Я взмахиваю рукой на прощание, и через пару мгновений Лексус исчезает.

– Молодые люди, за простой придётся платить, – напоминает таксист, высунувшись из открытой двери своей тарантайки. – Потому либо садитесь, либо я поеду.

– Куда ты ехала? Что-то произошло? В семье что-то случилось?

Я не бросаю попыток хоть что-то понять, а Ксюша прищуривается, вглядываясь в моё лицо. Тоже ищет ответы, только услышать бы от неё хоть один вменяемый вопрос.

– Я думала, ты не вернёшься.

Вот это новости. С чего бы это?

– Почему ты так думала? У меня просто были чертовски сложные сутки. Но это же не повод куда-то уезжать. Прости, телефон остался в моей машине, а я, как видишь, немного не в форме.

– Телефон в машине, – повторяет за мной, а я киваю. – Значит… значит, ты ничего не видел?

– Господи, ты сейчас меня с ума сведёшь. Пойдём домой, поговорим, – предлагаю и беру Ксюшу за руку, а она переводит ошарашенный взгляд вниз.

– Костяшки сбитые, – отмечает, снова заглядывая мне в глаза. – Очень больно?

– Терпимо, – отмахиваюсь, а она всхлипывает.

– Прости, я такая эгоистка… тебе больно было, а я ведь не знала.

– Так, всё, переносим продолжение нашей бесспорно очень увлекательной беседы домой.

Я достаю из кармана купюру, протягиваю таксисту и прошу уезжать скорее. Мой мозг точно сейчас закипит, забурлит и вспенится, как протухший суп. Но таксист не торопится газовать: выходит из салона и ловким движением открывает багажник.

– Чемодан забирайте, – просит, а я смотрю на Ксюшу. Она бледная, растерянная. Чёрт, она вообще спала? Синяки под глазами больше чем у панды. И да, блядь, какого хрена она собрала чемодан?

Я слишком ошарашен всем этим – какой-то фарс, участником которого я стал.

– Ты не видел фотографии? – только и повторяет, когда таксист убирается наконец из нашего двора. – Не видел?

– Ксюша, о чём ты вообще? Какие нахрен фотографии? Я сейчас с ума сойду, точно тебе говорю.

Хватаю её за руку, второй сжимаю крепче ручку чёртового чемодана и почти волоком тащу явно слетевшую с катушек Ксюшу к подъезду. Всю дорогу она бормочет о каких-то фотках, трёт лицо, смотрит на меня с надеждой, а я мечтаю лишь об одном: скорее разобраться во всём этом.

В квартире горит свет и пахнет выпечкой. Её аромат заставляет улыбнуться, а слюна сама собой вырабатывается в удвоенном количестве.

– Значит, ты напекла пироги, собрала чемодан и решила бросить меня? – спрашиваю, запирая нас в квартире. – Даже свет не выключила.

– Не выключила, – кивает, растирая нервным жестом свою шею. Трёт и трёт, будто дырку хочет там проделать.

– То есть ты подумала даже о моей фобии, вспомнила любимое моё блюдо и ушла. Я всё правильно сказал, ничего не забыл?

Ксюша кивает и садится на пуф в прихожей, будто силы разом её покинули.

– Девочка моя, что с тобой такое? – Присаживаюсь на корточки напротив и глажу Ксюшу по бледной щеке. Мне совсем не нравится её состояние, но как помочь я не знаю. – Не молчи, пожалуйста, я ведь могу понапридумывать себе чёрт знает что. Ты же знаешь меня.

Ксюша слабо улыбается и запускает пальцы в мои волосы, ероша на макушке.

– Мне кажется, я сейчас в обморок упаду, – говорит, виновато улыбаясь, и я успеваю подхватить её, а не то бы на пол свалилась. – Прости меня, пожалуйста, прости. Я такая дура, настоящая идиотка. Безвольная, даже уйти не смогла. Прости.

– Точно меня до ручки доведёшь сегодня. – Поднимаю Ксюшу в воздух, а она совсем лёгкая. Не разуваясь, несу её в спальню. – Ты не спала, да? Сколько ты уже на ногах? С ума сошла.

Она едва заметно пожимает плечами, а робкая и очень виноватая улыбка не сходит с её губ.

– Не знаю. Я тебя ждала, ты не шёл. Я же думала, ты не вернёшься. Думала, что бросил меня. Из-за фотографий этих проклятых.

Я снова хочу узнать, что это за фотки такие злополучные, но стоит только положить Ксюшу на кровать, как она хватает меня за пальцы и, вздрогнув всем телом, засыпает. Просто проваливается в сон, наплевав на одежду и обувь.

Ничего не понимаю. Усталость наваливается тяжёлой плитой на плечи, и всё, чего я хочу сейчас – лечь рядом с Ксюшей, сгрести её в охапку и проспать часов шестнадцать. Но нужно хотя бы душ принять, а то кострищем несёт за версту.

Ледяной душ приводит мысли в что-то приблизительно похожее на норму, а аппетит, потревоженный сладким запахом свежей сдобы, напоминает о себе громким урчанием. Вот сейчас съем пирожок и сразу спать пойду. Иначе ведь не усну.