послов: сперва князя Семена Ропалосского, Михала Русалку, Ивана из Куратова и писаря своего Ивана Кулешина. И привезли ее в в том же году вышеупомянутом в Вильно за две недели до масленицы римской. И князь Александр со всеми господами советными (панами радными) и со всем двором своим, и с большим собранием людей встретил ее, из гор Виленских выехав, и с послом въехал в замок виленский. Там несколько воскресений пребывали послы московские, и потом с великим почетом и с великими дарами отпущены были в Москву.

В этом же году после пасхи мать короля Александра Елизавета с сыном Фридрихом, который был кардиналом, и с двумя дочерями, королевнами: Барбарой и Елизаветой, приехали к Александру в Вильно, который с великой радостью мать, брата и сестер принял, и время немалое те в Вильне жили. А потом с великой почестью и с великими дарами отпустил их в Польшу.

Этой же осенью король польский Ян Альбрихт послал к брату своему, князю великому литовскому Александру, прося его, дабы сейм с ним сделал в Парчеве. Но, поскольку Александр с княгиней Еленой и со всеми господами советными (панами радными) литовскими [364v] объезжали замки окраинные русскиеи были в Смоленске, в Полоцке и в Витебске, в Орше и т.д., то по этой причине столь быстро съезд в Парчеве быть не мог. В году 1496 ехал Александр в Брест с господами литовскими, а король Альбрихт с братом Зыгмунтом в Люблин, и потом туда же со всемигосподами своими, коронными и литовскими, съехались на сейм в Парчев и тайно, в отсутствии всех, кроме господ советов коронных и литовских, посоветовались, как и раньше в Левочии с Владиславом, королем венгерским и чешским, и разъехались прочь. Ни один человек не ведало том, зачем съезжались.

О войне короля Альбрихта и великого князя Литовского Александра против турок решенной, и походе их в Волохию и о напрасном добывании Сучавы в Волохии

Ян Альбрихт, король польский, согласно съезду и сговору в Левочии с братом Владиславом, королем чешским и венгерским, и с другим братом Александром, великим князем литовским, в Парчеве, советом тайно замкнутым готовился на войну против турок, неприятелей страшных всего христианства, либо для приобретения славы, либо для отмщения за смерть Владислава Ягелловича, дяди своего, короля венгерского и польского, у Варны турками убитого. И хоть этот хитрый и тайный со всеми братьями заговор вместе домысливался, но все верили, что замышлял король Альбрихт волошской землей для брата Зыгмунта овладеть [365], обманув Стефана, воеводу волошского, трюком обычного похода через волошскую землю против турок двигаясь. Как же так было, но не повезло, ибо Кромер к тому ведет илетописец литовский так пишет, что Альбрихт двигался на Стефана.

На эту войну пригласил Александра, великого князя литовского и Яна Тыфемуса[275], мастера прусского, а еще Конрада, князя мазовецкого[276], и брата Зыгмунта согласно договору общему и миру обязательному. Шляхте тоже всей коронной, пруссам, поморянам и шлензакам в месяце мае во Львов общим движением говорил съехаться. Помимо этого, за деньги служебных солдат большое число собрал, также к воеводе волошскому послал, говоря ему и прося, дабы с ним на турков готовиться, обещая ему у турок Белогрод и Килию отбить.

Двинулся тогда король Альбрихт с братом Зыгмунтом и с людом служебным, и у Пшемысля войска ожидал. Несколько дней лежал. Там его Кшеслав из Куровзенк[277] и епископ куявский назначенный, от своего и от кардинала Фридриха имени от этой войны красивыми, законными причинами отводили. Но король, выругав его, строго говорил ему идти прочь, говоря, что ксендзу мессой, не войной заниматься пристало, и о ней, если бы даже и рубаха его о предприятии этом ведала, то сжечь ее бы присягнул. Александр же, великий князь литовский, согласно тайному на сейме парчевском с братом принятому решению тянулся с Литвой в Волохию через Браслав и Сороки, и король Альбрихт с другой стороны двинул Литву, Жмудь, русаков, [365v] Волынь и подляшан.

А когда к реке Буг притянулся, то господа литовские спрашивали его, где бы шел, так как с ними об этом не советовался. Александр просил господ, дабы ему плохим не сочли и злости не держали, и с ними эту тайну открыть не может, давая им те же причины, что и Альбрихт полякам: «Когда бы и рубашка моя об этом ведать могла, определенно ее спалил, так как эти дела должны быть в тайне храниться, сам с братом своим, королем польским, решил». Из чего стало ясно, что они все тянулись на Стефана, беднягу. Господа, будучи этим очень обиженными на Александра, поведали ему на это: «Поскольку эти перед советом своим затаил предприятия свое, мы с тобой далее не поедем и воевать не будем». Потому Александр был не в состоянии уже согласно договору своему поступать, который заключил с королем Альбрихтом, так как господа совета и все рыцарство литовское не хотели с ним идти. Отправил на помощь Альбрихту маршала своего, наместника лидского, господина Станислава Петровича Кишку, и князя Семена Ивановича, и с ними несколько тысяч князей, женщин и дворян люда перебранного, и сам говорил строить Браслав замок, который был ранее сожжен воеводой волошским.

А послы, которые в Волохию были посланы, поведали королю, что Стефан, воевода, на этот поход против турок, всего христианства и своему внезапного неприятеля с большой радостью бы позволил, обещая королю станции для войска его и сам со своими волохами и с Чаклом к нему присоединиться, только дабы король ранее [366] в нижнюю землю, под Белогрод и под Килию, своей мощью притянулся. Но венгерские господа, видя, что волошская земля из обороны и опеки их должна была выйти после той войны, сразу же Стефану, воеводе, через письма и послов своих говорили, дабы остерегался, так как король польский войско не на турок, но против него самого ведет, дабы, его изгнав, брата Зыгмунта волошским господарем поставить. При таких тогда от господ венгерских предостережениях Стефан, воевода, начал внимательней присматривать через шпионов, что бы король хотел начать. А король, построив войска коронные, у Львова последнего дня июня месяца двигался прямо в Волохию, где злые знаки будущего поражения наших явно показались, ибо Сробский, землянин, у которого испортилась голова, во Львове кричал, что наши на свое зло идут. К тому же под самим королем, когда ехал тот через малый поток, конь живой, беленький, на редкость красивый, которого король на редкость