прибыть) все окрестные волости в Венгрии Альбрихт разграбил, то король Владислав, брат его, частыми жалобами своих возмущенный, имея восемнадцать тысяч (как Кромер пишет, но Бельский двенадцать тысяч кладет) пеших заодно и конных против Альбрихта послал, над которыми Стефана Батория, воеводу семигродского, поставил. А Ян Альбрихт едва имел в войске своем четыре тысячи солдат, как Кромер пишет, а Меховиус, lib. 4, fоliо 325, только две тысячи кладет. Не тревожась перевесом притягивающегося неприятеля, приказал своим, дабы мужественно, но без мести, как мужам честным и мощным пристало, встретить скорее смерть славную решили нежели срамно удирая, либо кроясь как скот, перебить бы себя допустили. Сказав это, вывел их в поле первого январягода 1492.

А когда трубы с обеих сторон знак битвы дали, то сцепились оба войска в рукопашную; мужественно себе начинали солдаты Альбрихта и первый отряд неприятельский назад выперли, но из-за превосходства побеждающего, который много мужей благородных вырезал, отступили. Затем сам Альбрихт, королевич, когда долгая минута была, напрасно усиливался битву исправить, и своих к делу привести Когда два коня по азартности битвы под ним были убиты, и третьему, на которого пересел, брюхо проткнули, едва на Апериас уехал. Там два чеха, что было за ним поехали, когда солнце уже заходило, едва его не взяли в плен, ибо от своих в темной ночи он отбился. Когда он оборонялся, меч ему на двое [357v] распался, так что уже не имел чем защищаться, пока ему Крупский меч не дал, которым он сразу же обеих неприятелей чехов попробивал. Польских солдат и литовских ночь спасала, так что их много убежало. Попал потом Альбрихт на других гусаров венгерских. Когда они его обскакали, начал с ними переговаривать. Его солдаты, которые также разными способами удирали, узнав его по речи, бежали один за другим между венграми крича: «Бей, убей, бей, убей!». Потому гусары, думая, что наших было более, ночью обманутыми удрали, оставив королевича Альбрихта. Так что, будучи освобожденным из этих двух топей своими, которых было при нем немного, убежал на Апериас.

Владислав, король венгерский и чешский, услышав об этом, не победе, но доброму здоровью брата своего радовался. Послал к нему, и заключили соглашение так, что Ян Альбрихт взял Большой Глогов в Шленске, Кожухов, Шпротаву, Зеленую Гуру, Свебодз, откуда сукна свебодзинские, Гюру, Кросно, Щенаву, Опаву, Карнов, Тошко, Бытум, Свехленице, и Козле с городами, с замками, со всеми волостями, которых должен был так долго с детьми своими использовать, пока королем не стал бы. Это между собой укрепив и печатями с собой с обеих сторон заверив, Ян Альбрихт в Краков приехал, из которого не выезжал вплоть до смерти отцовской, ибо король Казимир в Литве в то время жил, говоря с господами литовскими, как бы по-военному от Mосковского свои государства отобрать, которые тот от Литвы оторвал. Ибо как только Новгородом Великим овладел, князья северские, от великих князей литовских, от [358] Ольгерда род ведущие, к московскому великому князю Ивану Васильевичу пристали. Они не очень большим делом были обижены, и это потому, что когда в Вильно к королю Казимиру приехали, то некоторое время не хотели их к нему на мир впустить. Когда один из них упорно домогался войти, то слуга дверной ему палец у ноги дверьми прижали поломал. Хоть за это слуга дверной был казнен, но этот гнев тех князей не мог быть усмирен, ибо, прямо к Московскому из Вильна отъехав, сами и с княжествами своими ему подались. И причина их перехода была этой, либо скорее той, что увидели себя презренными господами литовскими. К тому же и в вероисповедании, и в обрядах церковных от них отличались, и с Москвой все согласно было. И такой случай и такие причины имея, то, о чем давно и думали, в это время и сделали. Это тогда стало причиной войны для Казимира против Mосковского. Но будучи более зажженным охотой возвышения сына Альбрихта на королевство венгерское, как только услышал, что его второй сын Владислав, на которого за неблагодарность добродеяний своих гневался, победил, и, соглашения этого не любя, взял перемирие с московским, то сам войну венгерскую хотел с сыном возобновить, и за оскорбления Альбрихту отомстить. Двинулся из Вильна, желая сразу же Анне[257], дочери, обещанной князю Богуславу щецинскому[258], свадьбу сделать. Руси подгорской и подольской спасение дали, ибо в то время Муха[259] некий, холопского рода, собрав Волохов и Руси Покутской десять тысяч, Русь и Подолье унижал, которого по ласке Божьей Николай Ходецкий[260], Земелкой названный [358v], муж деятельный, в рыцарских делах опытный, со служебным людом польским победил, и это холопство разгромил. Сам потом Муха русской шляхтой, у одной руски, которую любил, взят был в плен и в Краков приведен был и в тюрьме жизнь завершил.

А король Казимир, вскоре после пасхи, в этом же году 1492, из Вильна в Троки, как Кромер пишет, через один день после приезда, заболел. Из Трок в Гродно привезен был, там он заболел немощью червоной, с которой чем дальше тем более слабел. Когда доктора вылечить его не могли, то бернардинцы его лечили грубым хлебом и печеными грушками. После этого начал пухнуть, и спрашивал доктора своего Якуба Залеского, есть ли еще какая надежда здоровья. А когда ему ответил, что не может быть жив, то сразу же как неустрашимый боец сказал: «Тогда умереть». Так, приняв с поклонением таинство Господнее, завещание написал, и в особенном тайном месте сто тысяч злотых червоных указал, которые между сыновьями разделил. Господ литовских с плачем просил, дабы на Великое княжество Литовское взяли себе сына его Александра. Это было позволено, видя и помня его порядочные дела. Еще просил господ коронных, дабы Яна Альбрихта, другого сына его, на королевство польское короновали. Владислава же, венгерского и чешского короля, а также Яна Альбрихта, будущего польского короля, сыновей, обязал, дабы брата своего младшего Зыгмунта не оставляли, и дали ему какой удел между государствами своими. Умер четверг на замке гродненском, седьмого дня месяца июня, за неделю перед Святками, как Меховский пишет, илетописец неделю перед Божьим вступлением[261] [359] кладет. Отвезен с почестями в Краков господами литовскими и коронными, и там одиннадцатого дня июля в гробе мраморном, который сам построил на замке св. Станислава, погребен был, с большой помпой обыкновенных церемоний, которые королева Елизавета с сыновьями, с епископами и с господами коронными и литовскими провела. Был роста высокого, стреловидного, долгого и