– А что?

– Ты невероятно уверен в себе. – Она задергивает шторы и как-то укоризненно поворачивается ко мне. – Ну, богачам вообще свойственна самоуверенность, но ты всех обставил. Неужели ты никогда не делаешь глупостей, за которые потом становится стыдно?

– Если я начну перечислять все свои глупые поступки, то мы просидим здесь до следующего Нового года.

– Я спрашиваю только об одном.

– Ну, тогда… – Подозреваю, ей хочется мельком взглянуть на мое уязвимое брюшко – примерно такой же дурацкий вопрос задают соискателям на собеседовании: «Каков ваш самый большой недостаток?» Что такого я сделал глупого, но не слишком омерзительного (как, скажем, самоубийство Пенхалигона) с точки зрения морали нормальных людей? – Есть у меня кузен Джейсон; он вырос в Вустершире, в деревеньке под названием Лужок Черного Лебедя. Однажды – мне тогда было лет пятнадцать – мы с родителями поехали туда погостить, и его мама попросила нас сбегать в деревенский магазин. Джейсон моложе меня, и его, если так можно выразиться, ничего не стоило развести. В общем, я, обладая богатым столичным опытом, решил развлечься. Украл в магазине пачку сигарет, завел бедного Джейсона в лес и сказал, что, если он хочет изменить свою дерьмовую жизнь и стать настоящим мужчиной, ему обязательно нужно научиться курить. Я сказал это с самым серьезным видом, как злодей из антитабачной рекламы. Мой робкий кузен, разумеется, согласился и спустя минут пятнадцать валялся на коленях у моих ног, исторгая на траву все съеденное за последние полгода. Ну, вот тебе глупый и жестокий поступок. До сих пор как вспомню, так и думаю, ну и сволочь же я. – Я морщусь, маскируя вранье. – И мысленно каюсь, мол, прости, Джейсон!

Холли спрашивает:

– А теперь он курит?

– По-моему, он больше не притрагивался к сигаретам.

– Может, ты тогда внушил ему отвращение к курению.

– Может быть. А кто тебя научил курить?

– Ну я и пошла через кентские топи. Куда глаза глядят. Просто… – Рука Холли очерчивает невидимые дали. – В первую ночь заночевала в какой-то церкви, в богом забытой глуши… вот тогда все и случилось. Именно в ту ночь исчез Джеко. Дома, в «Капитане Марло», он, как всегда, принял ванну, потом Шерон ему почитала, ма пожелала спокойной ночи. Все было как обычно – если не считать того, что я сбежала. Папа запер на ночь паб и поднялся в комнату Джеко, чтобы выключить радио: мой братишка всегда засыпал под передачи на иностранных языках. Но утром в воскресенье Джеко в его комнате не оказалось. И нигде в пабе его тоже не было. А двери были по-прежнему заперты изнутри, как в дешевом детективном романе. Сперва полицейские – и даже ма с папой! – решили, что я подговорила Джеко уйти из дома вместе… – Холли умолкает, пытаясь успокоиться. – Только в понедельник, после того, как меня отыскали на острове Шеппи, где я собирала клубнику на ферме, полиция все-таки серьезно взялась за дело. Тридцать шесть часов спустя. Сперва его искали с собаками, объявляли по радио… – Холли трет лицо ладонями. – Потом местные цепью прошлись по пустошам Грейвзенда, водолазы проверили… ну, знаешь, всякие топкие места. Но ничего так и не обнаружили. Ни тела, ни свидетелей. Шло время, все версии рассмотрели, новых улик не появлялось. Родители на несколько месяцев закрыли паб, я не ходила в школу, Шерон рыдала взахлеб… – У Холли перехватывает дыхание. – Да и вообще: целыми днями ждешь телефонного звонка, а когда телефон зазвонит, трубку снять страшно – вдруг услышишь какое-то ужасное известие… Ма вся извелась, а папа… он всегда был такой веселый, всегда шутил… А потом стал… вроде как опустошенным. Я неделями не выходила из дома. И школу бросила. Если бы Рут, моя невестка, не вмешалась, не взялась за хозяйство, не заставила ма той осенью поехать в Ирландию, даже не знаю, была бы ма сейчас жива. И теперь, семь лет спустя, это все еще… Стыдно сказать, но всякий раз, когда я слышу в новостях о погибшем ребенке, я думаю: для его родителей это сущий ад, самый страшный и нескончаемый кошмар, но они, по крайней мере, точно знают, что случилось. Они, по крайней мере, могут скорбеть. А мы не можем. То есть я уверена, что Джеко вернулся бы, если бы мог, но пока нет никаких доказательств его смерти, пока не найдут… – Холли осекается, – пока не найдут тело, воображение невозможно угомонить. Оно постоянно подбрасывает версии: а вдруг случилось это? а вдруг то? а что, если он еще жив, заперт в подвале у какого-нибудь психа и молит Бога, чтобы как раз сегодня его нашли и спасли? Но даже и это еще не самое худшее… – Она отворачивается, чтобы я не видел ее лица. Не надо ее торопить, хотя дорожный будильник на полке показывает без четверти десять. Я раскуриваю для нее сигарету, вкладываю в пальцы. Холли глубоко затягивается, медленно выпускает дым и говорит: – Если бы в ту субботу я не сбежала – из-за какого-то гребаного бойфренда! – улизнул бы Джеко ночью из «Капитана Марло»? – Она по-прежнему не поворачивается ко мне. – Нет, конечно же. А значит, во всем виновата я. Родные твердят, что это не так, что я сама все это выдумала, и психотерапевт, к которому я ходила, утверждает то же самое; да мне все это говорят. Но ведь у них-то не возникает мучительного вопроса «А не я ли во всем виновата?», который сверлит мозги ежедневно и ежечасно. Как и ответ на этот вопрос.

За окнами беснуется ветер, будто обезумевший органист берет аккорды.

– Я просто не знаю, что сказать, Холли…

Она залпом допивает белое вино.

– …кроме «Прекрати»! Это оскорбительно.

Она поворачивается ко мне – глаза заплаканные, на лице – шок.

– Да, – говорю я. – Оскорбительно по отношению к Джеко.

Очевидно, ей такого никто и никогда не говорил.

– Взгляни на все с другой стороны. Предположим, Джеко улизнул из дома; предположим, ты отправилась его искать, но некое… зло помешало тебе вернуться. Ты бы хотела, чтобы Джеко всю жизнь занимался самобичеванием из-за того, что однажды совершил необдуманный поступок и заставил тебя волноваться?

Холли глядит на меня, будто не веря, что я смею так говорить. Да я и сам не могу в это поверить. По-моему, она готова вышвырнуть меня из дома.

– Ведь ты бы наверняка захотела, чтобы Джеко жил полной жизнью, верно? – продолжаю я. – Жил полной жизнью, а не абы как? Ты бы хотела, чтобы он прожил жизнь и за себя, и за тебя!

Видеомагнитофон с грохотом выплевывает кассету. Холли спрашивает неровным, прерывистым голосом:

– Значит, я должна вести себя так, словно ничего не произошло?

– Нет. Просто перестань казнить себя за то, что в восемьдесят четвертом году ты не предугадала, как отреагирует семилетний мальчишка на твой вполне заурядный подростковый бунт. Прекрати заживо хоронить себя в этом долбаном «Шлаке»! Джеко не поможет твое бесконечное покаяние. Конечно, его исчезновение переменило твою жизнь – разве могло быть иначе? – но это не означает, что ты должна бесцельно растрачивать свои таланты и свою цветущую молодость, прислуживая таким, как Четвинд-Питт и я, обогащая таких, как Гюнтер, кобель и гнусный наркодилер?

– А что же мне делать? – огрызается Холли.