Я покинула территорию порта и пошла по набережной. Малыш тихонько клацал когтями у меня за спиной. Здесь почти не было деревьев, только аккуратно подстриженная аллея в один ряд вдоль берега, не дававшая тени. Зато много роскошного камня, полированного и резного, башенки, колонны, арки, похожие на триумфальные арки сказочных королей — на самом деле всего лишь ворота с набережной на дорогие пляжи. Радость детям и состоятельным романтикам. Город на Терре-без-номера — фешенебельный курорт…

На том берегу океана набережная выполнена в голом крошащемся бетоне, валуны под ней покрывает зелёная слизь. Но зато лианы кое-где падают к самой солёной воде, роняя в неё лепестки и целые соцветия. Странное чувство сравнения.

Пляжи были пусты.

Зато в бесчисленных летних кафе, сплошной чередой расположившихся вдоль береговой линии, сидели люди. Много, почти битком. Смотрели последние новости. Я подумала, что все они могли бы посмотреть их у себя дома или в гостиничных номерах. Ещё подумала, что надо бы мне позавтракать и зашла под один из навесов, где приметила свободный столик в углу. Обиженный Малыш остался сидеть за оградкой.

Официантка, которая стояла у бара, зачарованно глядя в телещит, мистическим образом выросла у меня над плечом. И вместо вопроса о заказе глуховато выговорила:

— Вы экстрим-оператор?

— Нет. Одолжила у подруги.

Девушка моргнула, не поняв. У неё была очень оригинальная внешность, — монголоидное лицо и светлые волосы, — но внешность явно не выспавшаяся. Хотя у меня слишком холодное лицо для шуток, можно и растеряться…

— Да, — сказала я со вздохом. — Я экстрим-оператор. Направляюсь в действующую армию. Вы примете заказ?

Пока в руке официантки стило порхало над листком электронной бумаги, изредка клюя нужную строчку, на меня пооборачивалась половина кафе. Другая половина пялилась на Малыша. Нукта за оградкой не шевелился, но я почувствовала, как он насторожен. Всё-таки не умеет ещё вести себя с людьми…

Зато мне на их внимание наплевать.

На большом телещите над барной стойкой сменился сюжет.

Все частные гиперы, — пассажирские рейсовые, принадлежащие крупным компаниям, и личные шхуны миллиардеров, — конфискованы в пользу Объединённого человечества. Конструкция позволяет вооружить судна, их в срочном порядке переоборудуют.

Гипер опасен в атаке, потому что нельзя угадать, откуда он вынырнет. Один удачный выстрел погубит лёгкий — и фантастически дорогой — корабль. Я подумала, что это шаг отчаяния. Но всё же удачный шаг.

Это сделал местер Уильям.

Военный консул.

Сначала он отдал собственный корабль и воззвал к коллегам. Но коллеги не откликнулись. И тогда он забрал корабли силой.

Совет на такое бы не решился.

Во время войны нужна крепкая власть.

Тут до меня дошло, что это уже не те новости, которые пришли вчера вечером. Как так?

Я поймала взгляд соседа. Он так и так смотрел на меня неотрывно. Худой, очень пожилой мужчина с сандаловыми чётками на запястье. На пальце обручальное кольцо, но супруги поблизости не видно.

— Извините, а когда получили этот сюжет?

— Только что, — неожиданно спокойно ответил старик. — Поэтому и смотрим.

— Но прошлые новости пришли только часов восемь назад, — удивилась я.

— Верно.

Теперь галактические передачи давали не раз в земные сутки, а с интервалом в шесть часов. На все колонии новости шли по экономному военному каналу, но состоятельные колонисты в складчину оплачивали полный объём передачи для сопланетников. Не только на Терре-без-номера, везде.

Потому что война.

И люди собирались смотреть новости в холлах гостиниц и кафе, — видеть и слышать такое в одиночестве слишком страшно.

— А вы экстрим-оператор, насколько я понимаю? — уточнил он, закончив объяснение.

Ну что они, своими глазами не видят?

— Последнее время работала ассистентом мастера в питомнике, — объяснила я. Почему-то старик с чётками вызывал у меня безотчётное доверие. Особенно когда начал перебирать бусины: не быстро, как многие делают, пытаясь совладать с волнением, а задерживаясь на каждой. Да он и не похож на нервного человека. Неужели правда молится? Вот это да…

— Вы не боитесь?

Я не сразу поняла его.

— Вы можете погибнуть, — уточнил старик.

Я усмехнулась.

— Знаете, это вы можете сказать всем, кто здесь сидит.

— Конечно, — согласился он. Помолчал. — Неужели вы не боитесь погибнуть? Я боюсь.

И это признание старика с чётками подкупило меня.

— Боюсь, — сказала я. — Но знаете, я хотя бы могу что-то сделать. Когда ничего не можешь и только ждёшь, пока что-то сделают другие, это гораздо противней.

Рядом сидящие прислушивались к нам.

— Я не о том, — мягко сказал он. — Вы не боитесь того, что вас ждёт за гранью?

— Какой гранью?

— Жизни и смерти.

Я немного оторопела и потому молча выслушала продолжение его слов. Сухие узловатые пальцы старика застыли на самой крупной бусине, даже, пожалуй, деревянном диске с какой-то неразборчивой резьбой. Свесилась красная кисточка шнура.

— Люди совершают много дурных поступков, — сказал он чуть громче. — Лишь малая часть получает воздаяние при жизни, но оно неизбежно. Оно ждёт нас после. Сейчас, когда близится исполнение пророчеств святых, все мы должны задуматься о содеянном и покаяться. За гробом получим мы воздаяние за все наши грехи!

— Откуда вы знаете? — спросила я.

— Я верю, — ответил он театральным голосом, низким и мистически-бархатным.

Имя его меня не интересовало. И учение тоже. Клятый проповедник, язви его. Почему я так ошибаюсь в людях? Нашёл время загонять овец. Это сектант. Ортодоксы не лезут к людям в летних кафе. Обрадовался, что встретил экстрим-оператора, отправляющуюся в армию, и в нашу беседу вслушиваются десятки людей… обрадовался, что война и все перепуганы.

Наверняка их сейчас много повылазило. Привет, а у нас тут конец света.

— Можно знать точно, — сказала я. — Или не знать. Или прикидывать вероятность. Всё.

— Вы не верите в Бога?

— А вы верите в то, что ррит уничтожат Землю?

Это подействовало. Он вздрогнул. Все вздрогнули, даже те, кто не слушал нас.

Когда в пределах видимости обнаруживается вполне реальный конец света, лучшее, что ты можешь сделать, если не в состоянии помочь, — это не нервировать окружающих. Но если началась истерика, то порой невредно бывает отвесить оплеуху.

— Кто может это знать? — тихо проговорил он. Тут же нашёлся и добавил: — Если на то будет воля Божья!