Помогла сумка. С помощью нее удалось отмахнуться от второго и третьего. А далее была бочка. Запрыгнув на ее крышку, Петр с высоты отвесил пару ударов острым носком сапога и, описав прощальный полукруг сумкой, приступил к завершающей части своего побега.

Высокий двухметровый частокол представлял собой ряд вертикально установленных небольших бревнышек. Верхние их концы были заострены. На такой вот кол Петр и напоролся бедром во время попытки перемахнуть забор. Нет, он бы одолел его вчистую, но один из ратников вцепился мертвой хваткой в сумку. Лягнуть его, чтоб отпустил, времени не оставалось. Пришлось распрощаться с нею и двадцатью гривнами – свобода дороже.

Оттолкнувшись от кольев, Сангре услышал треск рвущейся ткани. Приземлившись, он мельком оценил ущерб – прореха тянулась от бедра почти до колена, но кровоточащая царапина неглубока – и рванул вдоль по улице. Расслабляться было нельзя – это он хорошо понимал, ибо погоня будет конная, убежать на своих двоих нечего думать. Следовательно, для начала было необходимо запутать следы, и он легкой рысцой направился в сторону городских ворот, противоположных и литовскому тракту и постоялому двору, где они остановились.

Увы, но обедня едва закончилась, народ только-только начал расходиться из церквей и чуть ли не каждый из идущих мимо считал своим долгом посмотреть на Петра и прокомментировать увиденное. Переход на быстрый шаг не помог – все равно оглядывались, таращились и отпускали нелестные замечания.

Впрочем, понять горожан и посадских людишек было можно: не каждый день встречается на улице человек с разодранной штаниной и окровавленной рукой (разбил он таки костяшки пальцев о крепкие желтые зубы Ивана Акинфича). Ну и плюс отсутствие верхней одежды и шапки, а последнюю носит любой нищий, не говоря про остальной народ. С рукой просто: вытереть кровь хватило двух-трёх жменей снега. Но как быть со всем остальным? Да и укрытие хотя бы на пару-тройку часов найти желательно.

Мелькнула мысль поискать торжище, а на нем литовских купцов. Авось если показать перстень Гедимина, помогут. Но стоило ему обратиться с вопросом о местонахождении рынка к первой попавшейся женщине средних лет, как она испуганно шарахнулась от него. Шедший навстречу мужик вместо ответа принялся в открытую разглядывать его, не скрывая своего любопытства, после чего посоветовал обратиться к какому-то швецу.

А погоня все слышнее. Не иначе боярин смекнул, что его обидчик попробует найти обходной путь, не рванет напрямик, и послал своих людей в разные стороны. Петр огляделся и шмыгнул в какой-то тесный проулок. Имелся риск, что он заканчивается тупиком, но зато больше шансов, что в него вообще не заглянут. Оставалось пройти по нему подальше вглубь и…

Стоп! Сангре остановился как вкопанный и уставился на карнизик над воротами. Резьба на нем отчего-то показалась ему чертовски знакомой. Видел он этих стремительных змеек, и не далее как вчера, когда… Ну точно, именно здесь они побывали накануне с Уланом и Пушатой в тщетной попытке купить терем у некой боярыни, собравшейся в монастырь.

Он громко постучал в калитку, и едва та открылась, как он торопливо скользнул вовнутрь. Вратарь тоже сразу признал одного из вчерашних посетителей и недоуменно уставился на него.

– Вот, решил попробовать снова поговорить с твоей боярыней насчет терема. Вдруг она сегодня подобрела, – начал Петр и, припомнив, как он вчера, после намека Пушаты, сунул караульному в руку крохотный огрызок гривны, чуть виновато добавил: – Я нынче без серебра, но чуть попозже…

Вратарь с чудным именем Алякиш обиженно крякнул, сообщив:

– А мне боярыня за твоего товарища вечор всю плешь проела. Сказывала, де, вовсе выгонит, ежели я впредь хошь одного басурманина впущу.

– Но я-то не басурманин, – резонно возразил Сангре. – А больше со мной никого нет.

Тот выглянул на улицу и удивленно констатировал:

– И впрямь никого. А лошадь твоя игде?

– А я ее… у другого продавца оставил, – небрежно отмахнулся Петр.

– И… шапку?

– Точно. Да от него идти-то до вашего терема всего ничего, вот и решил не одеваться.

Вратарь настороженно уставился на его руку, вновь оказавшуюся в крови. Сангре торопливо убрал ее за спину, посетовав в уме, что надо было повторно пройтись по ней снежком перед тем как войти.

Алякиш угрюмо поинтересовался:

– Дак а ныне-то чего тебе надобно?

– Сказал же, решил попробовать еще раз поговорить, – устало вздохнул Петр.

– Ты попробуешь, а с меня за твою пробу… – и Алякиш выразительно постучал себя кулаком по шее. Намек был ясен и Сангре пообещал:

– Не обижу, поверь. Дельце выгорит, гривну подарю. Хотя… – он на мгновенье призадумался, – могу и так подарить, если мою просьбу выполнишь.

– А велика ли просьба?

– Да пустяк. Надо слетать на постоялый двор, что на Литовском тракте, – и Петр торопливо пояснил, что ему нужно от караульного. – А чтоб боярыня Изабелла тебе поверила, передай ей перстень, – и он, сняв с шеи цепочку с подарком Гедимина надел ее на Алякиша. – Когда приведешь сюда моих людей, я с тобой рассчитаюсь. Все, топай, да побыстрее.

О том, что литвины могут проигнорировать испанку, Сангре не думал. Точнее, старался не думать. Да и не должно было такого случиться. Помнится, он по пути в Тверь, на последнем из привалов тщательно проинструктировал и ее, и воинов. Инструктаж был кратким и ясным. Мол, всякое случается в жизни, в том числе и такое, что они окажутся не в состоянии приказать самолично. И если Михаил Ярославич примет их не ахти, а то и вообще велит посадить в кутузку, яму, острог или чего там у него имеется из мест заключения, они поступают под начало Изабеллы.

Пока шел к терему, прикидывал, с чего начать, чтоб не сразу получить от ворот поворот. Сегодня ему удалось зайти в дом – уже достижение, учитывая, что вчера боярыня стояла у крыльца и моментально отшила их. Ныне встреча с нею состоялась в жилой горнице. Едва Петр вошел, как она, прищурившись, опознала его и недовольно проворчала:

– Что, сызнова торговать мои хоромы прикатил?

Сангре мягко улыбнулся. На успех он не рассчитывал, но следовало по возможности улестить старушку, чтоб позволила отсидеться.

– Сызнова, Матрена Тимофеевна, – покаялся он. – Больно они у тебя нарядные. Одни наличники на окнах чего стоят. Да и внутри прямо-таки веет уютом, теплом домашним. Вот зашел и будто в своем детстве босоногом оказался. На все твоя воля, и коль опять откажешь, стерплю. Но не гони Христа ради, дозволь побыть немного, чтоб хоть недолго мальцом голоштанным себя ощутить. А про басурман не сомневайся – один я нынче.

– Ишь ты, – крякнула боярыня. – Ох и хитер. Опосля таковского и взаправду длань не поднимется на порог указать. Да и без нехристя пришел, потому чего ж, сиди. Чай лавку не протрешь. Счас девкам повелю, чтоб взвару[39] тебе принесли. Он нынче у меня славный получился.