Он закрыл глаза – и попытался представить, что он тогда не согласился на предложение и теперь едет как обычный гражданин в обычном метро.

Поезд с шумом и ноющим завыванием – нырнул в черный тоннель.

* * *

Поездка оказалась очень короткой – они остановились на станции «Генштаб» бойцы из физической защиты вышли на станцию обеспечивать безопасность президентского метропоезда, группа личной охраны осталась в вагоне, защищая президента. В вагон, спустившись на таком же лифте, вошла группа старших офицеров генерального штаба во главе с первым заместителем начальника генерального штаба, генерал-полковник Григоровым. В отличие от своего «босса», генерала армии Томашевского, Григоров не злоупотреблял спиртным и был вполне адекватен. Именно он, будучи генерал-лейтенантом, потерпел поражение на Украине от сил НАТО в четырнадцатом и сам едва остался в живых. Управляемая авиабомба весом в тонну – попала в здание, где размещался временный штаб ровно через пять минут после того, как он приказал сворачиваться и уходить…

Президент с опаской посмотрел на чемоданчик в руке капитана первого ранга. Если России будет угрожать непосредственная опасность ядерного нападения – он подаст звуковой и световой сигнал, требуя к себе внимания. Но чемоданчик – молчал.

– Господин президент… – офицеры отдали честь Верховному главнокомандующему

– Что произошло?

– Господин президент, примерно двадцать минут назад в центре Вашингтона произошел ядерный взрыв.

Эти дни – март тысяча девятьсот девяносто шестого года – он хорошо помнил. Это было время предательства. Время – большой беды…

Старая, белая, раздрызганная вхлябь Нива – чихая плохо отрегулированным мотором остановилась у блок-поста, прикрывавшего Грозный с северо-запада. Блок-пост был уже капитальный, не те времянки, какие были в начале девяносто пятого. Все – от заботливо выкопанных капониров для техники до маскировочных сетей, прикрывающих личный состав при перемещениях – говорило о том, что на этом блок-посту нашелся грамотный и заботливый офицер, умеющий обустроить как надо даже пункт временной дислокации и душой болеющий за дело и за сохранность личного состава. Собственно говоря, сидящие в машине даже знали его фамилию – майор милиции Мороз Тимофей Степанович, сотрудник ОМОН, срочку отслужил в Афганистане. Но выдавать свое знание было чревато – шуток здесь не понимали.

– Что? – процедил сквозь зубы лысоватый, хмурый чеченец лет сорока в кожанке, сидящий за рулем.

– Сиди… – так же негромко, но внушительно ответил пассажир, сидящий на переднем сидении. Этот был моложе, одет в спортивное и тоже кожаную куртку, национальность не поймешь – то ли русский, то ли нет. Вроде русский, только лицом темноват.

Нахлебавшиеся ОМОновцы действовали грамотно. Направив автомат на лобовое стекло Нивы, один из ОМОНовцев показал, что надо заглушить двигатель, и только когда это было сделано – пошел к машине, держа короткоствольный автомат так, чтобы можно было стрелять, зажав ладонью приклад. Второй стоял со стороны пассажирской двери, страховал – вроде не целился – но автомат под рукой, чуть что и… Его самого прикрывала растянутая маскировочная сеть. А вон там, из бойницы – выглядывает воронкообразное рыльце пулемета – и к гадалке не ходи, на пулемете кто-то дежурит. Темнеет…

– Документы. Резких движений не делать – не представляясь, предупредил ОМОновец с мучнисто-белым, нездоровым лицом. Глаза его настороженно обшаривали машину, водителя, пассажира, ища малейшие признаки того, что что-то неладно. Хотя… наверное все в норме, обычно те кто несет с собой неприятности – едут в Город, а не из Города.

– Пожалуйста, товарищ… – нарисовав на своей откровенно бандитской физиономии улыбку, сидевший за рулем чеченец передал ОМОНовцу сразу три документа: удостоверение сотрудника милиции, водительские права и, как ни странно – комсомольский билет, в который была вложена стотысячная банкнота

– Пассажира тоже… – хмуро попросил ОМОНовец. Удостоверение сотрудника «завгаевского», республиканского МВД его ничуть не успокоило, половина там – откровенные бандиты или перекрасившиеся боевики. А почему бы и нет – корка, зарплата, патроны, автомат, машина – на халяву, пока твои кунаки по горам шастают. Зашибись!

А в городе – что ни день то ЧП.

Ништяк. Первый – Загаев Иса Исаевич, рожа – хоть сейчас на стенд «Их разыскивает милиция». Капитан милиции, УГРО. Второй – Теплов Михаил Юрьевич, русский, место рождения – г. Москва, и паспорт там же выдан. Прописки местной нет. Ксивы тоже нет – но комсомольский билет присутствует. Полная х…ня.

– Куда следуете?

– На Алхан-Калу, начальник. Ты бы пропустил, замерзли уже.

Что-то было не так. Надо было обшмонать… машина стремная, и пассажиры стремные – но удостоверение сотрудника останавливали от таких мер.

– На дороге неспокойно. Тем более ночью.

– Знаем, начальник. Ты бы нас пропустил, до Алхан-Калы доедем, там у меня дядя с семьей живет. У него заночуем.

Лейтенант милиции Сидорский устал от проверок, от заискивающе – злобных глаз, от постоянного ощущения опасности. Его дежурство кончалось через несколько минут, и он очень хотел пить. И есть. И еще он хотел жить.

И потому – он протянул все документы чохом – обратно водителю.

– Можете следовать.

– Спасибо, дорогой… – водитель еще раз оскалился – и тебе удачи.

Когда Нива растворилась в сгущающихся сумерках – к Сидорскому подошел его кореш, Саня Песков. В одном дворе хулиганили, в соседних классах учились. Вместе сейчас и службу ломали.

– Закурить есть? – простецки спросил он. Своих у него – никогда не было, сколько его помнили.

– Свои надо иметь.

– Дорого… – пожал плечами Песков, ловко выхватывая сигарету из подставленной пачки – а это тут был кто?

– Кто, кто… Конь в пальто! – неожиданно для себя самого огрызнулся Сидорский.

* * *

– Вот так в Город стволы и текут… – задумчиво сказал человек, у которого были документы на фамилию Теплов, выданные в каком-то паспортном столе ОВД гэ Москвы – посты как решето, даже не щмонают толком. Он и в самом деле был Михаилом Юрьевичем, правда, родился он не в Москве. Родился он в Грозном.

– Рано или поздно спалимся – сказал чеченец – ни за грош.

– С этими? Да брось…

Начиная с середины девяносто пятого года власть в республике стала постепенно возвращаться к боевикам. Американцы во время войны во Вьетнаме вывели одно универсальное правило противопартизанской войны: врагу нельзя оставлять ничего. Ни времени, ни места для отдыха, ни припасов, ни возможности их пополнения. Оставь врагу хотя бы час из двадцати четырех – он закрепит его за собой, а потом будет расширять и расширять его, делать это настойчиво и методично, и постепенно час станет двумя часами, тремя, четырьмя Современная война не предполагает жалости. Если враг загнан в угол – уничтожай его, не давай ни коридоров ни возможности уйти. Если враг закрепился на местности и его поддерживает население – уничтожай источники жизни на местности, трави колодцы, сжигай гербицидами поля, чтобы люди ушли из этой местности. Либо воюй – либо нет.