цветов, какие росли только в глубине чащи. Они с нетерпением ждали темноты, этой покровительницы любви и ворожбы. Русалки и водяницы тоже повылезали, сидели у берега, махали огромными чешуйчатыми хвостами, но держались подальше от костра.

– А правду говорят, что сам Леший пляшет среди вас? – спросила Василика.

Мавки залились смехом, хитро переглянулись, а потом отозвались:

– Может, и правду, но батюшки в Радогощи сегодня не будет. Ему один кмет кое-что обещал на русалью седмицу.

Наверное, ребенка. Мавки любили уводить людских детей в леса. Те могли стать колдунами или лешачатами. Бывало, конечно, и так, что Леший женихался с людскими девками, и от того рождалось… разное. Не нечисть, но и не люди. В основном волхвы, знающие тайное, но не способные забираться вглубь леса.

Золотница запела пуще прежнего. Переливчатые волны с дикой силой забились о берег. Василика вытянула ноги к воде. На ступнях оставались пена и мелкие ракушки. Солнце садилось, озаряя водную синеву кровавыми лучами. И чем становилось темнее, тем ярче загорались яркие очи мавок. Все они жаждали одного – поплясать вдоволь на другом берегу и погреться возле теплых, пышущих силой молодцев, послушать биение их сердец и получить хоть капельку пламени, такого близкого и далекого одновременно.

Василика запрыгнула на иву, совсем как мавка. Села на ветку, замахала ногами и оскалилась. Праздничное веселье потихоньку вливалось в кровь. Она как будто по капле вкушала сладкое ягодное вино и хмелела, чувствуя жажду. До жути захотелось пуститься в пляс, обнять какого-нибудь молодца, а потом затащить его в кусты и целоваться, целоваться, целоваться, не обращая внимания ни на что. Чтобы кровь внутри кипела пламенем и взрывалась, чтобы всюду звенело и хохотало, горели костры, темнота скрывала лица и никто не мог узнать друг друга.

В зрачках заплясало пламя. Василика улыбнулась и облизнула губы, наблюдая за опускающимся солнцем. Небесная кровь сменялась чернотой, вскоре девки пустят венки по волнам Золотницы, а молодцы кинутся в буйную речку. И тот, кто подхватит нечистецкий, а не людской, будет до зари миловаться с мавками и русалками. Впрочем, молодцы не жаловались – в темноте все девки походят друг на друга. Будь среди них сама Морана, ее никто не узнал бы.

– На русальную седмицу что русалка, что девица, – хохотали молодцы.

Солнце падало, закатывалось за край и уходило в черноту. Последние сумерки плясали на воде, сверкала и рыбья чешуя. Василика не выдержала – коснулась хвоста сидящей рядом русалки. Скользкий, немного шершавый – совсем как у щук. Русалка с любопытством взглянула на ведьму.

– А помнишь, я тебя пыталась затащить в воду? – спросила она с усмешкой.

– Помню, – хмыкнула Василика. – И что с того?

– Хорошо, что не далась, – заметила русалка и засмеялась. – А то остались бы без ведьмы на этот год!

Когда вода почернела, мавки устремились на другой берег. Сперва самые смелые, а самые осторожные выжидали, пока не станет видно речного дна в проблесках луны. Русалки делали так же. Одни хотели веселья, и как можно быстрее, другие помнили о людском коварстве.

Василика тоже решила не торопиться. Уж ее-то наверняка узнают, тем более что на другом берегу показались Марва и Любава, нарядные, статные, в пышных венках. У Марвы алели маки, у Любавы – сплошь белые цветы. Но молодцы к ним подходили неохотно, как ни старались сестры привлечь их внимание.

Василика злорадно усмехнулась. Получили свое. А Золотница тем временем запела по-иному, снова забились пенистые волны о берег, и девки – все разом – подхватили венки и кинули в волны. Мавки, водяницы и русалки последовали их примеру. Василика тоже схватила свой, осмотрела, вдохнула запах хвои и тины и бросила его на воду. Пусть ловят, если хотят.

Молодцы кинулись в реку. Кого-то сбивали с ног русалки, кто-то поскальзывался сам, кто-то греб руками совершенно нелепо и потихоньку тонул, а кто-то искал среди обилия цветочных кругов нужный. Мавки, русалки с водяницами хохотали, всматриваясь в волны.

– А этот, этот как хорош! Ух, как воды руками перебирает!

– О, смотри, выхватил-таки. Жаль, не наш!

– Ой, что творится! Какой красавец в стороне тонет! Неужто прибавление в нашем семействе?

Венок Василики исчез в волнах. Не поймали. И славно. Иначе пришлось бы миловаться не по своей воле. Помнится, она этого всегда боялась, потому плела венки поменьше, чтобы терялись среди речных вод. Калина ее за это ругала, но ничего не могла поделать. Зато теперь можно было наблюдать за цветочно-травяной чередой без страха.

А праздник все набирал силу. Чем быстрее сгущался мрак, тем больше нечисти перекидывалось на другой берег. Конечно, многие знали, что у молодиц дивной красы кровь далеко не красная, но разве впервой? Каждое лето мавки, русалки и утопленницы гуляли с людьми. Василика дождалась, пока речка станет совсем черной, а потом расплела косу и пошла к молодцам. Если кто узнает ее среди толпы, то вряд ли подаст виду.

Пылающие костры отражались в воде. Русалки и водяницы обнимали молодцев, толкаясь у берега, а те поили их ягодным вином и брагой. Простые девки тоже не скучали – парни нечеловеческой красоты окружили их, угощали крупной земляникой и густым черешневым соком. В ночь первых костров все любили и поили друг друга, приправляя питье и снедь дурманом. Сама Василика пустилась в пляс, слившись с остальными. Какой-то молодец подхватил ее и лихо закружил. Она засмеялась.

Хорошо, когда в сердце цветет воля! Можно было миловаться с кем угодно и когда угодно. Ее, ведьму, в пляске тащили к кустам и страстно целовали. Все сильнее, все громче хохотала Василика. Она не первая и не последняя – все то же самое творилось рядом. Мавки миловались и жадно вились вокруг живых. Холодные губы касались теплых, и от этих прикосновений зарождалось пламя.

Сердце Василики пропускало удар за ударом. Ай да ночь, ай да буйная! Только пей, пой и отдавайся любви со всей силой. Славно и чу́дно. Столько жара в теле, что хоть отбавляй, а вокруг не меньше. Живое пламя рождалось и отплясывало среди них, проскальзывало в прикосновениях, поцелуях и танцах. Кто-то миловался прямиком в воде, наверняка с русалкой, кто-то клялся в вечной верности, кто-то обещал пойти в лес вслед за милым. Василика знала: все это забудется, когда закончится русальная седмица, но разве это мешало верить и рассыпаться искрами в порыве чувств?

Стало тепло, как никогда раньше. Она вскрикнула, а потом с улыбкой рухнула на землю, уснула под чужой рубахой. Как только покажутся первые лучи, дивная волшба исчезнет, чтобы вернуться на следующую ночь. Сладкая, медовая седмица, с искрами, ягодами,