У них с Уэйном было правило: через некоторое время после приезда на площадку один из них давил на клаксон, и тогда второй обязан был ответить тем же. Рия не знала тогда, что это – состязание, или, во всяком случае, не понимала, в чем оно заключается, но игра со временем занимала Билли все больше и больше. «Ну что скажешь? – спрашивал он, вглядываясь в темноту, в едва видные контуры машины Уэйна. – Погудеть нашему общему другу?»

По пути назад, в Карстэрс, Рии почему-то хотелось плакать – совершенно без причины. Руки и ноги у нее тяжелели, словно в них залили цемент. Если бы ее оставили одну, она бы, скорее всего, заснула, но она не могла остаться одна, потому что Люцилла боялась темноты, и пока Билли с Уэйном сидели у Монка, Рия должна была составлять Люцилле компанию.

Люцилла была худая светловолосая девушка с капризным желудком, нерегулярными месячными и чувствительной кожей. Причуды собственного тела завораживали ее – она относилась к нему как к надоедливой, но ценной кошечке или собачке. Она всегда носила в сумочке детское масло и, пока они сидели в машине, мазала лицо, только что пострадавшее от жесткой щетины Уэйна. В машине пахло детским маслом и еще чем-то другим, вроде хлебного теста.

– Когда мы поженимся, я тут же заставлю его побриться, – сказала Люцилла. – Прямо перед свадьбой заставлю.

Билли Дауд сказал Рии, что Уэйн ему признался: он все это время встречается с Люциллой и собирается на ней жениться, потому что из нее выйдет хорошая жена. Как выразился Уэйн, она не самая красивая на свете и уж точно не самая умная, а потому он как муж всегда будет спокоен. Она не сможет торговаться с ним с позиции силы. И еще она не привыкла к богатству.

«Некоторые сочли бы это цинизмом, – прокомментировал тогда Билли. – Но другие сказали бы, что это реалистический подход. Сыну священника приходится быть реалистом – ему ведь надо будет самому пробиваться в жизни. Но вообще, конечно, Уэйн в своем репертуаре. Уэйн в своем репертуаре», – повторил он серьезно и с удовольствием.

Как-то Люцилла спросила у Рии:

– Ну как ты? Привыкаешь к этому понемножку?

– О да, – сказала Рия.

– Говорят, без перчаток лучше. Наверно, я узнаю, когда замуж выйду.

Рия постеснялась признаться, что не сразу поняла, о чем идет речь.

Люцилла сказала, что, выйдя замуж, будет пользоваться кремом или желе. Рии показалось, что это звучит как меню десерта, но она не засмеялась, потому что знала: Люцилла воспримет ее смех как оскорбление. Люцилла заговорила о скандале, который разразился из-за ее приготовлений к свадьбе – из-за того, будут ли подружки невесты в широкополых шляпах или в венках из розовых бутонов. Люцилла хотела венки и думала, что все уже решено, и тут вдруг сестра Уэйна сделала себе неудачный перманент. И теперь хотела прикрыть его шляпкой.

– Мы с ней даже не друзья – она будет на свадьбе только потому, что она его сестра и ее нельзя было не пригласить. Она ужасная эгоистка.

От эгоизма сестры Уэйна Люцилла покрылась сыпью.

Рия и Люцилла опустили окно машины, чтобы дышать свежим воздухом. Снаружи была ночь, плескалась невидимая река – сейчас вода в ней стояла низко, обнажив большие белые камни, – трещали сверчки, квакали лягушки, слабо блестели проселочные дороги, ведущие в никуда, и в небе рисовался остов ветшающей эстрады на территории бывшей ярмарки, словно скелет какой-то безумной башни. Рия знала о существовании внешнего мира, но не могла сейчас уделять ему внимания. Ей мешала не только болтовня Люциллы – не только рассуждения о шляпках. Рия вытянула счастливый билет: ее выбрал Билли Дауд, ей поверяла свои беды помолвленная девушка, и в целом, пожалуй, ее жизнь повернулась намного лучше, чем можно было ожидать. Но в такие минуты она терялась – ей казалось, что ее чего-то лишили, она что-то потеряла, а не приобрела. Словно ее изгнали. Откуда?

Уэйн подал ей знак рукой с другого конца комнаты. Он так спрашивал, не хочет ли она пить. Он принес ей еще бутылку кока-колы и соскользнул на пол рядом с ее креслом. «Лучше я сяду, пока не упал», – сказал он.

Она с первого же глотка – а может, только понюхав или даже и до этого – поняла, что в ее кока-коле есть что-то еще. Она решила не пить всю бутылку – оставить больше половины. Она будет только отпивать по чуть-чуть время от времени, чтобы показать Уэйну, что она не робкого десятка.

– Ничего? – спросил Уэйн. – Такие напитки тебе нравятся?

– Ничего, – ответила Рия. – Мне всякие напитки нравятся.

– Всякие напитки? Вот это хорошо. Как раз такая девушка и нужна Билли Дауду.

– А он много пьет? Билли-то? – спросила Рия.

– Скажем так. Еврей ли папа римский? Нет, не то. Погоди. Католик ли Иисус? Нет. Продолжим. Я ни в коем случае не хочу создавать у тебя ложное впечатление. Не хочу я также выражаться клинически. Пьет ли Билли? Алкоголик ли он? Может, он пустоголовик? Пустоголик? Пустобол? Нет, я опять не то сказал. Забыл, с кем разговариваю. Пардон. Зачеркните это. Плостите позялуста.

Все это он произнес, чередуя два очень странных голоса – один неестественно высокий и певучий, другой грубый и серьезный. Рия подумала, что он впервые при ней так болтает. Обычно он мало говорил каким бы то ни было голосом. Разговаривал, как правило, Билли. Уэйн время от времени вставлял словечко – ничего не значащее, оно звучало значительно, так серьезно Уэйн его произносил. Но часто его тон был пустым, нейтральным, лицо ничего не выражало. От этого собеседники Уэйна нервничали. Казалось, Уэйн их презирает, только держит это при себе. Рии случалось видеть, как Билли всячески старается извернуть свой рассказ, перекрутить сюжет, переменить тон – и все для того, чтобы Уэйн одобрительно хрюкнул или снисходительно хохотнул, словно коротко взлаивая.

– Только не пойми это так, что я не люблю Билли, – сказал Уэйн. – Нет-нет. Ты ни в коем случае не должна так думать.

– Но все-таки ты его не любишь, – с удовольствием ответила Рия. – Совсем.

Удовольствие было вызвано тем, что она в кои-то веки отвечала Уэйну как следует. И глядела ему в глаза. Не более того. Потому что она в его присутствии тоже робела. Он был из тех людей, чью внушительность никак не объяснить их ростом, красотой или чем угодно еще. Не очень высокий – его компактное тело в детстве было пухлым и вполне могло отяжелеть снова. Квадратное лицо, довольно бледное, если не считать синей тени щетины, так больно ранившей Люциллу. Черные волосы – очень прямые и тонкие – часто падали на лоб.

– Не люблю? – удивленно сказал он. – Как это не люблю? Разве можно? Когда Билли – такой прекрасный человек? Только погляди на него – вот он сидит, пьет и играет в карты с простонародьем. Разве он не мил? Но не закрадывается ли порой мысль, что это чуточку странно, когда человек так мил все время? Все время. Один-единственный раз я видел, как маска с него слетела, – когда ты расспрашивала о его бывших девушках. Только не говори, что ты не заметила.

Он положил руку на ножку кресла Рии. И принялся раскачивать кресло.