– И когда ты стала интересоваться тачками, балеринка?

Приближаюсь к нему, чтобы наши лица стали ближе друг к другу.

– Давно, – сознаюсь, – наверное, сразу, как уехала. Узнавала понемногу.

– Зачем?

– Хотела понять тебя. Ты же живешь этим.

Глеб напрягся, я почувствовала это своей коже, она будто вмиг поледенела.

– Что за машина была, когда ты встретил нас случайно с Максимом? Феррари?

– Да. Привезли недавно. Я тогда решил ее немного объездить. Салон находится недалеко от того ресторана.

– Значит, ты можешь взять любую и покататься? – мне захотелось, чтобы Глеб приехал за мной на одной из таких машин, чтобы мы покатались по ночному городу. А потом поехали на гонки. Снова ощутить ту свободу и адреналин. Он тек по венам. Был вместо крови.

– Не любую. Та красная Феррари 296 была куплена на продажу. Вот сейчас Кир ведет переговоры с одним чуваком, что хотел ее приобрести. А может, и себе ее оставит. У него глаза загорелись, когда увидел ее. Но есть такие спорткары, которые мы покупаем чисто под заказ. Та же Диво. Нельзя вложить несколько десятков миллионов и поставить машину, чтобы ей любовались.

– А почему у тебя Кайен?

– Так захотелось, – Глеб снял мои руки с шеи и встал с удобного дивана.

Не знаю почему, но между нами повисла неловкая пауза. Молчание, которое так и хочется чем-то разбавить. И я чувствую вину за свои вопросы, но не понимаю, в чем именно я виновата. Мысленно воспроизвожу то, что спрашивала. И захожу в тупик.

По телевизору работал спортивный канал. Там шла Формула-1. Но Глеб даже не взглянул на экран. Только мельком зацепил красные болиды и отвернулся.

– Ты раньше ездил на гонки. А сейчас? – аккуратно задаю я свои вопросы.

– А сейчас нет. Мила, мы можем сменить тему? – ощущаю, как стало прохладно. Она исходит от Глеба. Он отстраняется от меня и закрывается. Остается только холодная сдержанность.

– Почему? Мне же интересно. Ты же спрашивал меня про мою жизнь.

– Это другое.

– Объясни.

– Прекрати!

Глеб берет свой пустой стаканчик из-под кофе и относит его до урны, даже не прихватив мой. Остается стоять там, опершись о стену. Вскакиваю на ноги в стремлении подойти и обнять. Понимаю, что его что-то гложет. То, что сидит внутри него уже давно. Его демон, с которым никак не удается справиться. Он настолько обосновался там и пустил корни, что теперь большой вопрос, кто же хозяин.

Глеб возвращается спустя несколько минут. Я так и не решила подойти к нему. Страх быть отвергнутой еще велик, когда видишь такого Глеба, который превращается в скалу: твердую, непоколебимую.

Есть только один способ выведать ее тайну, сразиться с его демоном. Может, только я и смогу?

В руках он держит еще одну чашку кофе. Опять капучино. Делает несколько больших глотков. Так он оттягивает время. Посматривает в мою сторону и что-то решает. Взгляд бегает, а дыхание прерывистое. Он часто прикрывает глаза и ежится. Ему холодно, я вижу этого. Руки слегка потряхивает, а губы немного посинели.

Я сажусь вплотную к нему и теперь отчетливо ощущаю, какой он холодный. Это первый раз, когда я действительно грею его, передаю свое тепло. Руки ледяные. Мои маленькие ладошки пытаются отогреть этот айсберг, растопить.

– Глеб…

– Мила, не надо. Так, бывает.

– Что бывает?

– Меня иногда мучают воспоминания. И вот такая реакция выходит. Сейчас пройдет. Дай мне минут пять.

Все это время я рядом. Глажу по голове, целую небритые щеки, щетина колется и, возможно, царапает. Мой, неидеальный и ранимый. Так хочется взять себе все его переживания, освободить его от этих мучений. Я ведь вижу, как ему тяжело, и как он силится не показывать свои эмоции. Глупый, я ведь никогда и ни за что не обижу его. Я правда хочу быть рядом с ним. Неужели моих слов о любви ему недостаточно?

– Ты не участвуешь больше в гонках?

– Нет.

– Ты боишься скорости? – спрашиваю тихо, не хочу спугнуть.

– Нет.

– Тогда, ты перестал их любить? Потому что они забрали у тебя друга?

– Нет, – Глеб грустно хмыкнул и подарил скромную улыбку.

– Тогда почему, Глеб? Почему ты не можешь сесть за руль машины и участвовать в гонках?

– Мила, – прошипел он. Это его боль, больная точка, рана, на которую я нажала, разворошила, посыпала солью.

– Глеб. У нас правила, – решаю я идти до конца. Мне нужен его ответ, – Почему ты избегаешь этой темы? Почему ты избегаешь гонок? Правда или действие?

Глеб всматривается в меня, не веря, что я решилась на такой шаг. А я просто не хочу, чтобы между нами были стены из тайн, прошлых недоговоренностей, которые мы скрываем всеми возможными способами. Я отсчитываю секунды про себя. Глеб молчит, уставился на меня как на диковинную игрушку. Губы сжал в одну тонкую линию. Чувствую волны гнева. Они идут от него. Но он пытается сдерживаться.

– Действие, Мила.

Глеб пытается отпихнуть меня, чтобы снова скрыться от меня за очередной чашкой кофе или просто отойти на расстояние, что и так скоро нас разделит. Лишь бы не быть рядом, не смотреть мне в глаза.

Не даю, удерживаю всеми возможными силами. Просто повисла на нем.

– Пусти!

– Нет. Не пущу.

– Мила!

– Ты сейчас снова уйдешь, останешься один и будешь переживать в одиночестве. Глеб, это была наша ошибка. Мы решили, что сильные и справимся сами. Но это не так. Человек нуждается в другом человеке. Нам всегда нужны поддержка, понимание и тепло. И пока мы это с тобой не поймем, ничего не изменится. И мы с тобой не изменимся. Даже нет смысла что-то менять в наших жизнях, – говорю на одном дыхании. Я боюсь, что он меня прервет. Грубо заткнет, как тогда. Но Глеб просто смотрит на меня и ни слова не произносит. Только часто дышит. – Я тебя спрашивала, остановил бы ты меня? Ты сказал нет. Теперь спроси это меня.

Он опять молчит. Молчание давит. И мне больно.

– Глеб? – умоляю.

– Ты бы осталась?

– Да. Я бы осталась, Глеб.

Он обнимает меня, и я кладу голову ему на грудь, чтобы слушать стук его сердца. Он частый-частый. И хочется его успокоить, сказать, что все наладится.

– Ты мне так и не расскажешь?

– Я выбрал действие, Милка. Не торопи. Пытаться вытянуть слова, когда человек не готов делиться, тоже ошибка, помни.

Коротко целую его и трусь щекой о его щетину. Мне нравится ее колкость, она оставляет красные следы.

– Зато теперь я