– Если бы ты мог, ты бы остановил меня тогда? В комнате, в последнюю нашу встречу? – Смотрю выжидательно и сама не знаю, что я жду. Правду, которая сделает снова больно? Или вранье, которое будет пропитано никому не нужной сладостью и правильностью.

Глеб снял солнечные очки и взглянул на меня. Коротко так, словно я всего лишь эпизод его жизни.

– Нет, Мила. Я бы ничего не менял. Я бы отпустил тебя, как и сделал тогда.

– Почему?

– Потому что это только в математике минус на минус дает плюс. В жизни же совсем наоборот. Мы были настолько морально истощены. Так молоды, эгоистичны. Ни один из нас не вытянул бы другого. Мы бы вырыли сами себя яму и столкнули бы друг друга. И оттуда бы уж если и выбрались, то только искалеченными. Мы бы сделали это друг с другом.

И я понимаю, что он прав. Эта та горькая правда, которую следует просто принять и идти дальше.

– Но есть то, о чем я жалею.

– О чем же?

– Что не был рядом, когда тебе нужна была моя поддержка. – Мы оба понимаем про какой эпизод моей жизни он говорит. Он грустный, ключевой поворот в моей жизни. Но мне тепло от его слов. Значит, ему не все равно на меня. Получается, я что-то значу в его жизни.

Мы просидели на этой лавочке еще долго, пока солнце не стало пригревать настолько, что кожу начало жечь.

В отель вернулись уже поздно, когда в городе наступила ночь. Уставшие, но довольные.

Мы лежали на кровати и смотрели в окно. Ставни не закрывали. Там была видна лунная дорожка. От этого вида сказочность происходящего усиливалось во сто крат.

Глеб лежал и о чем-то думал. Взгляд был сосредоточенным, словно его задача – решить все проблемы мира. Рука покоилась на моем плече, иногда его поглаживая, а иногда слегка сжимая.

С лунной дорожки я переводила взгляд на него. Я хотела запечатлеть такого Глеба Навицкого. Ведь завтра мы вернемся в столицу, и все измениться. А таким он останется в моей памяти навсегда.

– Глеб?

– М? – прерывать и рушить такой момент мне не хотелось. Но мысли в голове словно ворох пчел. Они жужжат и жалят. Невозможно сдержать их.

– Я не хочу никуда уезжать отсюда. Мне так с тобой хорошо. Я … – эти слова на языке жалят так же как мои пчелы. Больно хранить их в себе и страшно сказать правду.

Я тебя люблю.

Глеб слегка улыбнулся, только уголками губ. А я дотянулась до них и оставила свой след. Поцелуй, который говорит о многом. Вот такой короткий, неловкий. Глеб все понял, но так и не дал мне договорить. Моя правда осталась со мной. Поцеловал меня первую, так и не сорвав с губ те слова. Они ему не нужны?

Он опускается ниже, дорожка из поцелуев тянется вниз по только ему известному пути. Самые чувствительные места на моем теле в его власти. Я лишь могу только выгибаться и шептать его имя, словно заклинание.

Это мало похоже на секс, что был у нас. Хочется верить, это большее. Словно соединение не только двух тел, покрытое испариной, а соединение душ.

Я не помню, как влажные касания его губ остаются на внутренней стороне бедра. Там кожа настолько нежная, что мурашки разбегаются, а тело начинает дрожать. Я хочу свести ноги, когда чувствую его язык, что выводит узоры ближе к кромки трусов. Эта черта, которая поделит меня на до и после.

Глеб сам помогает меня избавиться от этого ненужного клочка ткани. Я в тумане и не контролирую уже ни свое тело, ни свои мысли. Иду за ним, когда меня обливают ледяной водой, а тело бросает в жар – я ощущаю касания языка на клиторе. Такое нежное, но до безумия острое. Он водит им вдоль, кружит. Не знаю, как я буду смотреть ему потом в глаза, когда так бесстыдно стонала от проникновения его языка, который потом сменился пальцами. Стоны отражались от стен, их сдержать было невозможно. Тело выгибалось от его умелого движения, а ладони собирали простынь в гармошку. Сколько это продолжалось, я не знаю. Просто провалилась в нашу бездну, отталкивалась от земли и парила. Хватала ртом воздух, которого и так было мало. Он обжигал легкие и не придавал жизненных сил.

Слезы скатывались из уголков глаз. И они были от счастья и удовольствия. Губы были сухие, что я часто их облизывала и ловила на себе все еще порочный взгляд. Вся изнеженная и залюбленная я лежала на простыне, едва прикрывшись одеялом. Глеб рассматривал каждый уголок моего тела. И ему нравилось. Я знаю.

– Черт, я даже дотрагиваться до тебя боюсь, чтобы не спугнуть такую картинку.

– Какую?

– Идеальную.

– А хочешь дотронуться?

– Безумно. Чтобы вся была моей.

– Глеб… я люблю тебя.

 Глава 35

Мила.

До аэропорта мы ехали каких-то тридцать минут. Моя голова лежала у Глеба на плече, а наши пальцы были переплетены. Он задумчиво всматривался в окно, ловил там изредка свое отражение. Я наблюдала за Глебом, а на душе царил покой. Он был теплым и ласковым, как летний ветерок. Только через три часа нас снова разделят рабочие будни, расстояние, вопросы, на которые не хочется уже отвечать.

В здании аэропорта было много туристов. Всем не терпелось окунуться в воды Адриатики.

Мы быстро зарегистрировались на рейс и прошли в бизнес-зал. Глеб уже подключился к интернету и активно общается с кем-то. Частые звонки, на которые отвечает. Я стараюсь вслушиваться, убеждаю, что это только рабочие вопросы. Только где-то скользкая мысль мелькает – звонил ли он Рите? И мерзкая ревность опутывает меня.

Я принесла ему капучино, себе же любимый эспрессо. Хотелось еще на мгновение эгоистично оставить Глеба себе. Не делить ни с кем. Я прижалась к нему, вдохнула аромат. И получила короткий поцелуй в макушку. Улыбка расползается, а надежда, что все еще будет хорошо, расцветает в душе.

– Расскажи мне про свою работу? – Глеб отложил в сторону телефон и наконец-то сделал первый глоток кофе. Он, скорее всего, остыл.

– Что тебя интересует? – голос стал серьезным. Я успела представить его в строгом костюме. Черном, где из-под рукавов пиджака виднеются белоснежные манжеты рубашки. Он сидит за большим, стеклянным столом, а перед ним несколько человек что-то пытаются ему доказать. Его лицо непроницаемо, а между бровей залегла складка.

– Все. Что ты