князь отдал ему Переяславль в кормление{699}. В следующем 1407 году неприятельские действия возобновились: оба князя взяли друг у друга по городу; но против Витовта вооружился двоюродный брат его Свидригайло Ольгердович, князь северский, любимый русским народом; этот князь стоял в числе недовольных Витовтом и как глава православной партии был в тесном союзе с Москвою: Свидригайло не пустил Витовта далее в Московские области{700}, и опять был заключен мир под Вязьмой.

В 1408 году Свидригайло отъехал в Москву, с ним вместе отъехал черниговский епископ, 6 князей и целая толпа бояр Южной Руси; Василий не знал, чем изъявить свое радушие этому драгоценному союзнику; он дал ему на кормление Владимир со всеми волостьми, Переяславль{701}, Юрьев, Волок Дамский, Ржеву, половину Коломны. Такая щедрость сильно оскорбила московский народ. Народ не понимал смысла великой борьбы, которую вел Василий с Витовтом; ему гораздо опаснее казались татары, и, видя союз своего князя с Ордою против Витовта, народ с ужасом думал, что татары нарочно ссорят зятя с тестем, дабы воспользоваться их междоусобием. Я приведу это замечательное место в летописи, где выражено негодование народа на щедрость в. князя к Свидригайлу{702}; приписав литовскую войну изущению Эдигея, летописец продолжает: «И начата воевати Литву, имуще рать татарскую ссобою, а Литва воеваше москвич, и кровь многа проливашесь а татарове полоном и имением обогатеша, и московстии бояре и воеводы и вельможи веселяхусь, старцы же старые сего не похвалиша глаголюще, несть добра дума бояр наших, иж приводят на помощь себе татар. Не бяше бо в то время на Москве бояр старых, но юнии совещевающе о всем, и размирием и ратем и кровопролитию радующесь, тем и многа в них нестроения бываху. Едигеи же непрестанно ссоры творяше межи обоих видяше бо яко ближ-ники суть, сеи тесть а сеи зять, и не зело хотят к брани, и не желательны кровопролитию но миру и любви; а в то время прислах князь Свистригаило Олгердович на Москву к великому князю Василью Дмитревичу хотя с ним с единого на Витовта. Свистригаило ж лях бе верою но устроен к брани, муж храбр и крепок на ополчение; и рад бысть ему князь великий со всеми бояры своими, и вдаша ему грады мнози, мало не половину великого княжения московского, и славнии град Владимер. И сия вся ляху пришелцу дано быша, темже и беды многи постигоша нас».

В надежде на Свидригайла Василий в том же году двинулся на Витовта: полки московские и литовские сошлись и, по обычаю, не решились на битву; после продолжительных переговоров заключен был окончательный мир{703}, по которому река Угра назначена границею между Литовскою и Московскою Русью, причем три города отошли от Витогта к Василию. Свидригайло мог быть недоволен умеренностию Василия, ибо надеялся с его помощию свергнуть Витовта; с другой стороны, он вошел в тесную дружбу с братом в. князя Юрием{704}, который уже тогда был в размолвке с Василием, не желая уступить старшинства племяннику: этим объясняется поступок Свидригайла, который во время Эдигеева нашествия не оказал в. князю никакой помощи и скоро отъехал назад в Литовскую Русь, обнаружив свою вражду к Москве тем, что на дороге ограбил Серпухов{705}.

Едва Василий кончил дело с Литвою, как Орда напомнила ему о себе. После Куликовской битвы ханы уже не надеются более явным нашествием сокрушить могущество московского князя; вот почему Эдигей, собравшись в поход, послал сказать Василию, что идет на Литву, и вдруг явился в пределах Восточной Руси. Василий, захваченный врасплох, выехал из Москвы; Эдигей осадил ее, но весть о вторжении врагов в собственную Орду заставила его снять осаду и выйти из пределов Руси.

С дороги он прислал в. князю письмо{706}, замечательное для нас тем, что в нем раскрыты внутренние отношения Московского княжества, о которых молчит летописец, именно — влияние известных бояр на дела. Мы видели уже, что и летописец жалуется на смену старых бояр молодыми в думе в. князя; Эдигей упоминает о том же: «Добрые нравы и добрая дума и добрыя дела были к Орде от Федора от Кошки — добрый был человек, — которые добрые дела ординские, то и тобе возспоминал, и то ся минуло; а ныне у тебя сын ево Иван, казначеи ивой и любовник, старейшина, и ты ныне не того слова, не того думы не выступаешь. Ино тою думою учинилось твоему улусу пакость и крестьяне изгибли, и тыб опять тако не делал, а молодых не слушал, и собрал бы еси старейших своих бояр Илию Ивановича, Петра Костянтиновича, Ивана Микитича, и хочеш на своем улусе княжити, и тыбе тех бояр, да иных многих старцов воземских, да думал бы еси с ними добрую думу». Если сравним эти слова с вышеприведенными словами летописца об отношениях литовских, то можем заключить, что бояре Донского, которых главною заботою были дела ордынские и которые были напуганы нашествием Туктамыша, не могли переменить господствующего направления своей деятельности, не могли стать в уровень с настоящими потребностями и потому, не понимая всей важности отношений литовских, всей опасности, которая грозила с запада, отвлекали внимание в. князя от замыслов Витовта и обращали его преимущественно на дела Орды, советуя, как старики, меры осторожные в отношении к последней; но бояре молодые, в челе которых стоял Иван Федорович Кошка, уразумели, что отношения литовские должны играть главную роль, что Москва должна напречь все. силы для сопротивления замыслам Витовтовым, тогда как опасность от издыхающей Орды, в сравнении с последними, разумеется, была ничтожна. Вот почему Василий сначала, когда руководился советами старого Федора Кошки, не полагал никакой преграды замыслам Витовтовым и позволил ему овладеть Смоленском{707}; но после, когда получил влияние молодой Иван Кошка, то в. князь как бы пробудился от прежнего бездействия и сильными, решительными мерами заставляет Витовта отложить свои замыслы касательно примыслов в Московской Руси{708}.

Показав отношения в. к. московского к Литве при Василии Дмитриевиче, обратимся теперь к другим княжествам русским. С Рязанью не было вражды при Василии; с сыном и преемником Олега Федором заключен был договор в 1402 году{709}. В. князь рязанский признал себя младшим братом московского и обязался обо всех сношениях своих с Ордою объявлять Василию. Любопытно также то, что московские князья, прикупая и примышляя земли, никогда не отступались от этих примыслов, но