— К дьяволу благородство!.. К дьяволу любезное обращение с иностранными судами!.. — захлебываясь от бешенства, выкрикнул он и отшвырнул поданную ему бумагу. — Чем я буду кормить своих людей, если мне хотят запретить «враждебные действия против всех судов, кроме испанских», а?.. Им хорошо там сидеть, на земле, среди пастбищ и нив! А я с экипажем должен питаться одной рыбой?.. Да? Не желаю я давать отчет в своих экспедициях, вот и все. Так и передайте принцу!

Он сердито зашагал к каюте.

Лембр, посланный Оранского, поднял брошенный приказ и взглянул вопросительно на собравшихся на палубе гёзов.

— Я не думаю, чтобы только что сказанное было общим мнением, — сказал он спокойно. — Адмирал — благороднейший рыцарь древней дворянской фамилии и храбрейший человек. Несчастная родина смотрит на него, как на одного из своих первых защитников. Но не лучше ли подчинить действия всех ее защитников единому порядку? Зверь уйдет от охотников, если они не будут преследовать его сообща. Охотиться вразброд — плохая помощь общему делу. Вам это должно быть понятно.

— Плохая помощь?.. — перебил его один из гёзов. — А кто, как не мы, не дает проходу испанским купеческим судам?

Посчитайте-ка, сколько их судов осталось стоять у причалов вдоль каналов и в гаванях! Они точно птицы с обрезанными крыльями. Кто, как не мы, сторожит соленую воду от флота короля Филиппа? Ведь и Альбе пришлось сушей добираться до Провинций, а не морем. Кто посмеет упрекнуть нас…

— Помолчи, — остановил его Иоганн. — Дай сначала выслушать.

— Да, сначала выслушайте, потом возражайте, — спокойно заметил Лембр.

Гёзы обрушились на него потоком выкриков:

— Разговорами не проймешь испанских волков!..

— Эгмонт с Горном много разговаривали, а теперь, ходит слух, их головы посланы королю в Мадрид! О чем они говорят с ним теперь?

— Довольно разговоров! Десять лет разговаривали и выговорили на место Гранвеллы и Пармской — Альбу!..

— Да замолчите же вы сами, если надоели разговоры! — прозвенел голос Иоганна.

Наступила тишина.

— И все-таки мы должны понять друг друга, — начал снова Лембр. Он обвел взглядом обветренные, загорелые лица. — Вся страна, — продолжал Лембр, — объята страхом. Те, кто успел, бежали в Англию, в прибалтийские города, к «лесным нищим», на ваши корабли. Города стали мертвы, словно знамя чумы развевается над каждым домом. Похоронный звон стоит над лугами и нивами деревень. «Кровавый совет» Альбы присуждает людей к казням десятками и сотнями. Словно вязанки дров, бросают их на костры…

— Собака!.. Дьявол!.. Слуга сатаны!.. — ревом прокатилось по палубе.

— Слушайте! Слушайте!

— Страна гибнет, вымирает, — продолжал Лембр. — Вы, славные «морские нищие», и армия Оранского — вот единая и главная надежда родины.

«Оранский — во главе освободительной армии!» — восторженно пронеслось в мозгу у Генриха.

— Оранский ищет помощи у соседних стран. И вы, его лучшие помощники, не станете вредить этому. Ваш единый враг — Испания!

— И Рим! — крикнул Рустам.

Мавр сумел многое понять из речи на недавно еще чужом языке. Лембр с удивлением оглянулся на смуглого юношу с горящими ненавистью глазами и восточным овалом лица.

— И Рим, — повторил он серьезно. — Папа прислал недавно Альбе освященную шляпу и шпагу, как знак особого благоволения к «воину римского престола». Он торжественно благодарил и благословлял кровавый труд Альбы. Этим и знаками отличия Альба кичится. Тщеславие и дьявольская гордость вскружили ему голову. В выстроенной в Антверпене крепости он поставил сам себе еще при жизни памятник, подобный сатанинскому истукану. Он считает себя полубогом, затмившим славу всех смертных…

— Палач он, а не полубог!

— Цепная собака короля Филиппа!.. И антихриста-папы!..

Лембр, подождав, пока наступит тишина, продолжал:

— Верные сыны родины, Вильгельм Оранский обращается к вам с приказом, запрещающим всякие враждебные действия против всех владетельных государей, которые покровительствуют реформатскому учению. Герцог Альба и его приверженцы — вот ваши единственные противники.

Рустам тихо пробурчал:

— Принц всегда будет поддерживать принцев!..

Генрих строго взглянул на него:

— Ты сам не знаешь, что говоришь! Оранский действует, как государственный человек.

— Я знаю только, — упрямо бросил мавр, — что все беды простого народа идут всегда от этих самых принцев, королей, императоров, и светских и духовных!

За время пребывания среди «морских нищих» между Генрихом и Рустамом часто поднимались споры. Всякий раз оба оставались при своем мнении. Друзья перестали находить общий язык в общем деле. Рустам считал Генриха недостаточно решительным, а Генриха огорчала в Рустаме суровая ожесточенность.

Рустам был счастлив среди привычных с детства просторов моря. В нем воскресла воинственность предков — завоевателей Пиренейского полуострова. От прежнего мечтателя-художника, вкладывавшего в свою работу тоску и страсть к красоте, не осталось и следа. Глаза потеряли выражение былой печали и глубины. Они стали острыми и колючими, как у ястреба, стерегущего добычу.

А Лембр продолжал взволнованно:

— Где благосостояние нашей родины? Где ее веселая трудовая жизнь? Родная земля стала нашей виселицей, костром… Слышите ли вы, смелые сыны своего народа: ваши жены, дети, сестры, братья, отцы, матери одним росчерком пера Альбы стали жертвами палача. Слыхали ли вы когда-нибудь, чтобы вся страна была судима только за то, что хочет жить, как велит ей совесть?

Гёзы молчали. Лица их были мрачны.

Лембр говорил:

— Но истинная причина этой злобы — жажда богатства. В казну короля Филиппа и святейшего Пия Пятого льются реки нидерландских денег. Альба каждый день придумывает всё новые и новые налоги. Ему уже мало конфискаций. Он потребовал налог на все наследственные имущества и вообще на собственность. Но и этого ему показалось мало. Последний его указ требует десятипроцентного налога на всякий предмет торговли. И вот ради этого-то и гибнет наша страна, нидерландцы!..

Дальнейшие слова утонули в яростном реве негодования. Собрание приняло приказ Оранского без всяких ограничений. Адмиралу Долену пришлось покориться общему решению. Лембр отвел Генриха в сторону:

— Вы хотели переговорить со мной?

Генрих рассказал о своем желании оставить флот и присоединиться к Оранскому:

— Мне необходимо, кроме того, повидать некоторых лиц, к которым у меня сохранились письма.

Лембр обещал помочь ему попасть на материк.

Генрих подошел к Иоганну и протянул ему руку:

— Прощай, друг, до лучших времен. Не давай Рустаму безумствовать. У него в сердце не кровь, а лава…