На прилавке Терезы Терези лежали обереги от сглаза, и их синяя радужка смотрела прямо на меня. Глаза самой продавщицы были того же бирюзового, неестественного оттенка, а кожа выглядела обветренной. Рядом с кассой стояла табличка, но надпись там была на греческом, а его я не понимала.

– Мы ищем зеркало, – сходу заявила Максин.

Тереза перебирала колоду позолоченных карт, не глядя на нас.

– Какое зеркало, дочка?

– Для гадания. Старое. Полезное.

– Польза субъективна. Главное – намерение. С верным намерением подойдет и миска виноградного сока.

Максин уперла руки в бока.

– Миска сока мне не нужна. Мне нужно зеркало.

Тереза поморщилась, насколько это возможно, когда твое лицо и так все испещрено морщинами, и наконец подняла взгляд.

– Зачем?

– Не ваше дело, – огрызнулась Максин.

– Ничего особенного, – ответила Лена одновременно с ней.

– Чем можете заплатить? – спросила Тереза с сильным греческим акцентом.

– Этим, – сказала Максин.

Ожерелье свисало с ее изящных пальцев.

Терезу оно не впечатлило. Она цокнула языком.

– Ваши драгоценности мне не нужны.

У меня защемило сердце. Больше нам отдать было нечего.

– А зеркало-то у вас есть? – поинтересовалась Максин, нетерпеливо стуча ботинком по мраморному полу.

Тереза пристально взглянула на нее, сощурив глаза.

– Есть.

– Что вы за него просите? – вмешалась я.

Мне было уже страшно услышать ответ.

Тереза внимательно обвела нас взглядом, и от него по коже у меня пробежали мурашки. Что она видела под слоем моего дрожащего отчаяния?

– Мне надо убедиться, что вы настроены серьезно, – наконец произнесла Тереза и поджала губы. – Что вас связывают узы сестринства, необходимые для магии зеркала. Для нее вам нужен якорь. Вы можете быть якорями друг друга?

Я не понимала, что она имела в виду под якорями, но меня пугал ее серьезный тон. Я пришла сюда, переполненная уверенностью в себе. А теперь, перед лицом всех этих артефактов и ведьм, поняла, насколько мало на самом деле знаю о магии.

– Да-да, Лена с Фрэнсис мои якоря, – со вздохом отозвалась Максин, явно не разделявшая мой испуг. – Я их просто обожаю. Так что, мы возьмем зеркало?

Тереза покачала головой, и ее серьги мелодично звякнули.

– Не спеши, дитя. Расскажи мне о своих сестрах.

– Что именно? – фыркнула Максин, словно этот вопрос показался ей нелепым.

– Как они открыли в себе магию?

Не знаю, чего я ожидала, но точно не этого.

– Так же, как и все мы, – нетерпеливо ответила Максин, все быстрее и громче стуча каблуком. – Их души одновременно и дар, и проклятье. Знаем. Прошу вас, избавьте нас от нотаций.

– Нет. Расскажи подробнее о том, как это произошло, – потребовала Тереза.

– Фрэнсис убила человека. Лена, возможно, тоже.

– Нет, – поправила ее Лена, стоявшая у меня за спиной.

Тереза снова покачала головой.

– Видите? Вы совсем друг друга не знаете. Без знания не может быть доверия.

– Мы знаем другое. Более важное, – парировала Максин.

– Нет ничего важнее магии, – возразила Тереза и повернулась ко мне. – Расскажи своим сестрам, как это было.

Я вздохнула. Максин и так уже знала про мистера Хьюса, и смысла скрывать это от Лены не было.

– Мой начальник в ателье напал на меня вечером после работы. Мои ножницы сами по себе взлетели в воздух и вонзились ему в шею. Он умер у моих ног. А на следующее утро за мной приехала Максин.

Пожалуй, мне даже становилось чуть легче, когда я рассказывала об этом тем, кто мог меня понять.

Терезу ничуть не смутило описание убийства. Она махнула рукой на Лену.

– А у тебя?

Лена сделала глубокий вдох и закрыла глаза. Мышцы на ее лице напряглись. Я буквально чувствовала ее сомнения и боль от тяжелых воспоминаний. Даже подумала на секунду, что она промолчит. Навсегда скроет страшную правду. Однако Лена заговорила ровным, твердым голосом:

– Наверное, нет смысла это скрывать.

Она взглянула на нас с Максин, а затем на Терезу.

– Я училась в «Школе Томаса». Нас постоянно избивали, на нас кричали. Отбирали одежду, и даже по именам не называли. Не позволяли писать домой родителям. Если ученики умирали зимой, им не могли выкопать могилу в мерзлой земле, и трупы складывали на чердак. Я делила койку с другой девочкой, и она так горько плакала по ночам, что ей становилось худо. Мне было пятнадцать, когда меня заперли в сарае за то, что я «нагрубила учителю».

На секунду Лена запнулась, но тут же продолжила:

– Монахини говорили, что из меня надо изгонять демона молитвами. Но я не видела никакого демона. Я видела будущее, в котором учусь в «Колдостане». Три дня спустя Максин с Хелен приехали якобы для того, чтобы проверить всех наших учеников на туберкулез. Забрали только меня. Ну что, – добавила Лена, задирая подбородок, – вы удовлетворены?

Максин смотрела на нее во все глаза, блестящие от слез. Она взяла Лену за руку, и я подумала про себя, что их связывает нечто мне неведомое.

– Зачем? – прошептала я. – Зачем тебя отправили в такой ад?

Лена печально опустила голову.

– А как сжить со свету целый народ? Забрать их детей. Язык. Сказки. Культуру. Но я онондага[10], и нас им не убить.

Я взяла ее за руку. Мне хотелось поднять настроение Максин этой поездкой, а в итоге пришлось взбаламутить горькие воспоминания Лены ради моей выгоды. Теперь я лучше понимала, почему ей тяжело нам открыться.

Тереза улыбнулась, но и ее глаза едва заметно блестели от слез.

– Видите, как мало вы знаете друг о друге?

– Я знаю, что люблю их, разве это не главное? – спросила Максин.

Я не ожидала такого признания.

– Разве можно любить человека, не подпуская его к себе?

– Расскажи им свою историю, – приказала Тереза.

– Нет, – отрезала Максин.

Мы с Леной одновременно на нее уставились.

– К чему ворошить прошлое? – добавила Максин, отпуская руку Лены. – Хотите выудить из меня слезоточивую историю? Нет уж, вы ее не получите.

Она развернулась и пошла прочь так быстро, что накидка развевалась у нее за спиной.