Свойствами натуры Руфи была готовность в любой момент принести любую жертву тем, кто ее любил, и способность ценить привязанность выше всего. Она еще не выучилась той истине, что любить — большее благо, нежели быть любимой. И так как годы юности, в которые человек в наивысшей степени открыт впечатлениям бытия, прошли у Руфи одиноко — без родителей, без братьев и сестер, — то неудивительно, что она так дорожила расположением каждого и не могла без страдания лишиться ничьей любви.

Доктор, которого позвали лечить Лизу, предписал морской воздух как лучшее средство для восстановления сил. Мистер Брэдшоу любил показать, что ему ничего не стоит потратить большую сумму денег. И он отправился в Абермаут и нанял целый дом до конца осени. При этом он объявил доктору, что деньги для него не имеют значения по сравнению со здоровьем дочери. В ответ доктор, которому было безразлично, как именно выполнят его указание, сказал мистеру Брэдшоу, что съемные комнаты тоже подошли бы или даже оказались бы еще лучше, чем целый дом. Теперь потребовалось нанимать прислугу и предпринимать другие усилия, которых можно было бы избежать. Да и сама перевозка Лизы совершилась бы спокойнее и быстрее, если бы они наняли квартиру. Теперь же эти постоянно меняющиеся планы, разговоры, решения, отказы от решений и новые решения утомили Лизу еще до отъезда. Она утешала себя только, что ее дорогая миссис Денбай тоже поедет.

Мистер Брэдшоу нанял дом на берегу моря не только для того, чтобы показать, как он умеет тратить деньги. Он был очень рад на время избавиться от своих маленьких дочерей и их гувернантки, потому что приближалось время, когда ему предстояло заняться выборами в парламент и подготовить свой дом для предвыборного гостеприимства. Мистер Брэдшоу был инициатором проекта выдвижения кандидата, который будет отстаивать интересы либералов и диссентеров и потягается со старым членом парламента из числа тори, уже несколько раз подряд одерживавшим победу, поскольку вместе со своей семьей владел половиной города, так что голоса ему отдавали вкупе с арендной платой.

Мистер Крэнуорт и его предки были королями Эклстона на протяжении многих лет. И права его до сих пор так мало оспаривались, что он считал чем-то само собой разумеющимся ту вассальную преданность, которую все так охотно ему выказывали. Старая феодальная лояльность арендаторов землевладельцам не пошатнулась и при появлении мануфактур. Семейство Крэнуорт игнорировало их растущую силу, тем более что главным среди владельцев мануфактур оказался диссентер. Но, несмотря на отсутствие покровительства со стороны самого влиятельного семейства в округе, дело стало налаживаться, расти и распространяться. В описываемое мною время богач из числа диссентеров, оглядевшись вокруг, почувствовал себя достаточно сильным, чтобы потягаться с самими Крэнуортами в их вотчине и тем самым отомстить этим господам за прежние унижения. Память об унижениях так терзала мистера Брэдшоу, словно он и не ходил каждое воскресенье по два раза в церковь, и не жертвовал больше всех членов паствы мистера Бенсона.

Движимый этим, мистер Брэдшоу обратился к одному из либеральных парламентских агентов в Лондоне — человеку, имевшему всего один принцип: вредить всем врагам либералов. Этот человек никогда не стал бы делать ничего ни дурного, ни хорошего в интересах тори, но для вигов был готов на все. Возможно, мистер Брэдшоу и не знал всех свойств этого агента, но, во всяком случае, нуждался в помощнике для исполнения своего намерения — выдвижения кандидата, который будет представлять Эклстон в интересах диссентеров.

— Избирателей здесь около шестисот, — рассказывал мистер Брэдшоу, — и двести из них решительно стоят за мистера Крэнуорта. Эти бедолаги просто не смеют выступить против него! Но на другие две сотни мы можем уверенно рассчитывать: это рабочие или люди, так или иначе связанные с нашим промыслом, и они негодуют на упрямство, с которым Крэнуорт оспаривал право на воду. Еще две сотни колеблются.

— Им все равно, кто будет выбран, — ответил парламентский агент. — Ну и конечно, мы должны найти способ заставить их этим озаботиться.

Мистера Брэдшоу даже покоробил циничный тон, с каким это было сказано. Он надеялся, что мистер Пилсон не имел в виду подкуп. Но он промолчал, поскольку не исключал использование подобных средств, а вполне возможно, что других и не существовало. И если уж он, мистер Брэдшоу, взялся за подобное дело, то неудачи быть не должно. Надо тем или иным способом достичь успеха или не следовало все это затевать.

Парламентский агент привык легко справляться со всякого рода сомнениями. Он чувствовал себя превосходно с людьми, у которых никаких сомнений не бывало, но умел и снисходить к человеческим слабостям, и поэтому он отлично понял мистера Брэдшоу.

— Думаю, я знаю человека, который годится для нашей цели. У него куча денег, он просто не знает, что с ними делать. Устал кататься на яхтах, путешествовать и желает чего-нибудь новенького. Мне доносили по моим каналам, что он недавно выражал желание заседать в парламенте.

— Он либерал? — спросил мистер Брэдшоу.

— Безусловно. Принадлежит к семейству, которое побывало в свое время в Долгом парламенте.

Мистер Брэдшоу потер руки и спросил:

— А по религии он диссентер?

— Нет, так далеко он не зашел. Но он не слишком прилежит Церкви.

— Как его фамилия? — спросил мистер Брэдшоу.

— А вот тут прошу меня простить. Пока я не буду уверен, что он захочет баллотироваться в Эклстоне, я не назову его имени.

Однако безымянный джентльмен все-таки пожелал баллотироваться, и была объявлена его фамилия: мистер Донн. Они с мистером Брэдшоу переписывались во все время болезни мистера Ральфа Крэнуорта, а когда тот умер, все оказалось готово для выполнения плана. Требовалось действовать быстро, прежде чем Крэнуорты успеют договориться, кому из них занять место в парламенте. Кто-то должен был «погреть» его, пока старший сын нынешнего главы клана не достигнет совершеннолетия, поскольку сам глава уже занимал место в муниципалитете графства.

Мистеру Донну следовало лично приехать для предвыборной агитации, и он намеревался поселиться у мистера Брэдшоу. Вот почему дом на берегу моря, в двадцати милях от Эклстона, показался мистеру Брэдшоу самой удобной больницей и детской для тех членов его семейства, которые были бесполезны и даже могли стать помехой во время выборов.

Джемайма сама не знала, хочет ли она ехать в Абермаут или нет. Она жаждала перемен. Домашняя жизнь надоела, но все же ей была невыносима мысль, что, уехав в Абермаут, она оставит мистера Фарквара, тем более что Руфь, по всей вероятности, тоже проведет праздники дома.

Руфь же, напротив, радовало решение мистера Брэдшоу: в Абермауте у нее появлялась возможность исправить ошибку относительно Лизы. Руфь решила постараться как можно добросовестнее и заботливее следить за девочками и сделать все, что от нее зависит, чтобы поправить здоровье больной. Но ее охватывал ужас при мысли о расставании с Леонардом. Раньше Руфь не покидала сына ни на один день, и ей казалось, что ее постоянная забота о малыше избавляла его от всех зол и даже от самой смерти. Руфь не спала по ночам, испытывая блаженное чувство, что он рядом с ней. Когда же она уходила к своим воспитанницам, то старалась припомнить и глубоко запечатлеть в сердце его лицо.