– Вон Цветана, она Горяни меньшая дочь, – сказал рядом с ним Хвалимир.

– А? – Свен успел о нем забыть.

– Вон та, видишь, ближе к нам, позади Мораны, – Хвалимир показал девушку в толпе – статную, в яркой красной плахте с желтыми и черными полосами, с длинной светлой косой.

На голове Цветаны высился пышный венок, стебли травы торчали из него вверх, будто перья или лучи. Понятно, почему девушек так долго не было – плетение этой красоты требовало немалого умения и долгого времени. А живет эта красота один лишь день – но зато самый лучший, самый светлый, самый долгий день в году и вспоминается потом всю длинную зиму. Стан Цветаны обвивал яркий пояс с кистями, среди красных и черных стеклянных бусин на груди блестели подвески из серебряных ногат – мало кто мог таким похвастаться. Сам наряд придавал ей вид юной богини. От своей матушки она унаследовала слишком хищный нос, однако ей было лет пятнадцать, не более, а в этих летах всякая дева привлекательна, как молодая яблоня в цвету. Особенно если так хорошо одета.

– Это в нашем роду самая лучшая невеста. А вон та, за ней, венок с блискавками – это Хвалинка, моя родная сестра.

– Тоже невеста?

– Да. Смотри, какая тебе приглянется, коли уж отец тебе выбрать позволил, – усмехнулся Хвалимир.

Свен кивнул, но уже успел забыть, каких девок ему показали. Смотреть он мог только на одну. Из леса Ружана пришла, накрыв намитку хитро сплетенным венком из каких-то синих цветочков, отчего стала похожа на царицу в венце. Пучки цветов по сторонам головы стали величиной почти с саму голову. Теперь она казалась еще красивее, чем утром, щеки ее пылали, голубые глаза блестели. Она как будто готовилась вознестись в небо, чтобы там стать женой самого Солнца.

Однако если бы Солнце и правда вздумало за ней явиться, Свен бы с ним живо разобрался.

Морану поставили посреди луга, девки завели круги возле нее. Каждая, числившаяся в невестах, принесла с собой шитый рушник, приготовленный для свадьбы и сейчас висевший на плече; при виде них Свену вспомнилось, как вчера Ружана ждала с рушником на плече возле лохани, чтобы полить ему на руки. Сейчас она вместе с Буданкой стояла среди других молодух – они пришли без рушников и посмеивались над важностью тех, кто только жаждал оказаться среди них. Насмешки эти, по обычаю, горьковаты: недаром молодые жены жалеют об ушедшем девичестве. Жалеют о родичах, о воле, а больше того о надеждах на счастье, которое должно было прийти с замужеством. Но вот замужество наступило, а счастье заблудилось где-то. Злые ведьмы, должно быть, украли по дороге…

Хвалимир, оставив Свена, прошел к девкам. Наклонился к Цветане, что-то прошептал ей, обернулся и кивнул на гостя. Но Цветана лишь метнула на варяга быстрый взгляд и с надменностью отвернулась. Хвалимир покачал головой, улыбнулся, что-то еще ей сказал и отошел.

Цветана вышла в середину круга и встала под березой-Мораной. Видно было, что она уже привыкла быть первой среди невест своей волости и первой выступать во всяких играх. Казалось, они две, нарядная девушка и наряженная березка – одно, два оттиска той же сущности, два равных воплощения богини Живы. Сегодня день величайшего их торжества – последний день. Березка к утру сгинет, да и девушка пропадет – растворится в купальской ночи, растает в вечерних росах. Солнце завтра повернет на зиму, свет – на тьму, а жизнь девичья – на старость. Оттого так бьется сердце каждого, кто сейчас на нее смотрит – от восхищения и от щемящей тоски по уходящей юности.

– запела Цветана, приплясывая и помахивая своим свадебным рушником.

Круг двинулся посолонь, девы запели:

– снова запела Цветана.

При этом она с вызовом поглядывала в сторону Свена. Хвалимир стоял у него за спиной, уперев руки в бока, и не сводил строгих глаз с сестры. Свен лишь ухмылялся, понимая, что эта игра затеяна для него, и старался не коситься туда, куда на самом деле хотелось. Песня о старом муже привела ему на мысль Боголюба – Ружане тот годился скорее в деды, чем в мужья. Его и тянуло взглянуть на нее, но казалось, по этому взгляду всякий поймет, о ком он сейчас думает.

Девушки снова запели про шитье рушника. В этот раз невеста решила, что достанется он «ладу милому» и ради него она согласна «рушника прибавить» со всех четырех углов. Допев, две другие девушки взяли ее за руки и повели из круга. Хвалимир за спиной у Свена шевельнулся, видно, ожидая, что они подойдут сюда, как он велел. Но хитрые девы подвели Цветану к рослому востроносому отроку; она вручила ему рушник, и они поцеловались под громкий смех и одобрительные выкрики.

– Эх, крикса! – в досаде шепнул Хвалимир, но видно было, что он и сам сдерживает смех. – Вот я ее за косу-то возьму!

Отрок, лет шестнадцати, выглядел жилистым, но тощим, будто его мать не кормит; однако с высоты своего журавлиного роста он взирал на Свена с хмурым вызовом. Уж конечно, варяг, на десять лет старше, и отроку, и Цветане казался стариком! Будь Свену и впрямь дело до Цветаны, он разобрался бы с этим журавлем, но сейчас все его мысли были сосредоточены на том, чтобы не упустить Ружану. Скорее дали бы боги случай с ней хоть словом перемолвиться, нельзя же у всех на глазах!

Другая дева встала под березу-Морану, круг снова двинулся. Цветана не стала возвращаться, а осталась снаружи, где стояла с другими женами Горянь.

Когда Свен в другой раз мельком глянул в ту сторону, ни Цветаны, ни длинного отрока уже не было видно.

Игры шли дальше. Запели «Летит сокол через круг»; парни, стоявшие близ девичьего круга, стали оглядываться на Хвалимира, ожидая от него знака, кому идти первому, но он подтолкнул в спину Свена:

– Иди, выбирай!

В голосе его слышалась насмешка: он был и раздосадован, и отчасти доволен, что самая лучшая невеста в роду от чужака ускользнула. Свен понимал: уж конечно, Хвалимир так с ним любезен лишь потому, что ему это приказал отец, а сам-то он, как и все прочие древляне, охотно утопил бы киянина вместе с травяным «Ярилкой». Выходя в круг, Свен помнил: все это их согласие – морок, дым. Маличи так приветливы с ним, потому что надеются получить его сестру, наследницу Ельга киевского. Или делают вид, будто надеются, продолжая какую-то неведомую ему коварную игру. И сам Свен, величаво прохаживаясь с внутренней стороны круга и с преувеличенным вниманием оглядывая девичьи лица, помнил: этот выбор, его сватовство – лишь игра, такая же лживая, как отражение моста в воде.