– В вашем еженедельнике она назначена после полудня.

– Время поменяли в последнюю минуту. До вечера, Инес.

Ему понадобилось полтора часа, чтобы по шоссе А601 преодолеть расстояние Вальядолид – Сеговия. Как обычно, подъезжая к римскому акведуку, он почувствовал, как защемило сердце. Для него это было видением собственной конечности, приближающейся старости. Этот памятник древности встречал и провожал целые поколения людей, таких как он. И еще многие пройдут перед ним.

На часах было 10:18, когда, припарковав свой серый «Мерседес» на площади Святого Николая возле церкви того же святого, Эктор вошел в жилой дом старой постройки и через две ступеньки поднялся наверх. Лифта здесь не было, звонка тоже. Он постучал. Дверь открылась сразу же, и на пороге появился человек лет сорока, среднего роста, начинающий уже толстеть и лысеть. На нем был халат цвета индиго в золотистую полоску.

– Привет, – сказал Эктор Дельгадо.

– Привет…

Они обнялись и поцеловались с жадностью любовников, которые долго не виделись. Хозяин принялся поглаживать пенис Дельгадо сквозь серую ткань, и тот немедленно ощутил сильнейшую эрекцию.

Не прошло и трех минут, как оба оказались в постели. Когда же Эктор глубоко вошел в тело своего компаньона, то испытал такое наслаждение, какого ни разу не добивался со своей красавицей женой.

– Кофе? – спросил Родриго через десять минут, вставая с постели.

Дельгадо вышел за ним на балкон, откуда открывалась панорама местных полей и деревень. Стояло прекрасное осеннее утро, и он залюбовался освещенными солнцем холмами и извилистой сетью окружавших их дорог.

Родриго вернулся, неся стеклянный кувшин с кофе, две чашки и газету.

– Вот уже целых сто дней, как мы остались без власти, и страна помирает над нами со смеху час от часу все сильнее, – сказал он, швырнув газету на круглый столик.

Родриго был заместителем мэра Сеговии. На самом деле тот политический маразм, о котором он говорил, длился уже больше четырех лет. Испания четыре года жила без руководителя, бюджет был заблокирован, а кризис продолжался. Причина? Братоубийственные распри, войны во имя эго, тактические запреты, разброд в парламенте… Короче, триумф приверженцев эгоизма в ущерб общим интересам.

– Политики способны действовать только в собственных интересах, – продолжал Родриго. – Их цинизм просто пугает. Им плевать на народ.

Его любовник улыбнулся, снова продемонстрировав безупречную эмаль зубов.

– Народ, народ… И почему вы, леваки, все время произносите это слово так, будто массы для вас священны, будто они и есть хранители истины и критиковать народ равносильно богохульству? Я нахожу успехи «Голоса», так сказать, интересными, – прибавил он.

«Голос» был самой что ни на есть правой партией. Родриго прекрасно понимал, что со стороны Эктора это чистая провокация, и все-таки не смог не отреагировать.

– Как ты можешь быть таким… реакционером? – сказал он с делано оскорбленным видом.

– Фашистом, вот что ты на самом деле хотел сказать, мой дорогой, – поправил его Эктор Дельгадо, улыбнувшись. – Да наплюй ты на все это! Я – паршивый грязный фашист. А ты, мой милый, – гребаный коммунист… И у меня полная задница твоих нравоучений.

Родриго громко расхохотался.

– Вот никак не могу понять, как нам в голову могло прийти спать вместе? Ты веришь в Бога, у тебя прекрасная семья, и вдруг я… Похоже на чудо, а? Так, глядишь, и я стану религиозным!

Он поднес чашку к губам. Дельгадо улыбнулся.

– Я вот что хочу сказать, – продолжил Родриго, – что ты во мне нашел? Ты красавец, а я так себе, ты правый, я левый… Ты женат на очень красивой женщине, у тебя чудесные дети, ты ведешь размеренную жизнь, и я тоже, может, когда-нибудь так смогу…

– Мы с тобой уже раз сто это обсуждали, мой дорогой. Законы привлекательности, понимаешь? Это никогда не бывает просто…

– Хочешь знать, что я об этом думаю? Я думаю, что тебе нравится нарушать… Нарушать железные законы твоего лагеря: законы работы, семьи, родины… Вот что тебя привлекает, Эктор. Обойти, преступить законы, которые диктует твоя проклятая мораль и твоя собственная политическая семья. Вываляться в том, что ты считаешь грязью. Ты – человек, полный противоречий, Эктор. И, как все моралисты, ты тот еще лицемер! Ты требуешь порядка и морали от других, а себе позволяешь их нарушать. И вся эта непреодолимая тяга и одновременно отвращение ко всему, что ассоциируется со Злом, видимо, гнездится в твоем детстве. Я даже думаю, что ты способен убить, чтобы испытать это чувство нарушения, чувство преступления, – продолжал Родриго со свойственной ему тягой к преувеличениям.

Дельгадо рассмеялся.

– Ты все сказал? Отлично. Мне пора. Я должен после полудня появиться в Саламанке, любовь моя.

Сидя в машине, перед тем как тронуться с места, он заглянул в свой ежедневник: на 14:00 назначена встреча с ректором. Затем… Телефон, лежащий на приборной доске, зазвонил. Это Борхес… Интересно, что ему от него надо? Эктор принял вызов и выслушал все, что сказал ему университетский профессор.

Закончив разговор, он долго сидел, глядя на дорогу сквозь лобовое стекло. Из глубины сознания вдруг всплыло детское воспоминание: тощая, длинная шкурка выпотрошенной мертвой кошки, растянувшейся на сухих листьях. И ее длинный, вывалившийся язык.

Сердце у него колотилось. По лбу стекала струйка пота. Это было так давно… Вдруг он вспомнил фразу своего любовника: «Я даже думаю, что ты способен убить, чтобы испытать это чувство нарушения, чувство преступления».

Эктор Дельгадо бросил последний взгляд на крепостные стены, освещенные солнцем, и выехал из Сеговии.

Утро среды

– Дамы и господа, – сказала президент областного суда Мадрида, одернув полы своей черной мантии и оглядев зал заседаний из-под очков: все ли на месте. – Слушание в первой инстанции дела господина Франсиско Мануэля Мелендеса объявляю открытым.

Лусия принялась ее внимательно разглядывать. На столе перед судьей Кармен Лапорта лежал ноутбук, стояла бутылка минеральной воды и громоздилась изрядная стопка досье. В Гражданской гвардии подозревали, что она принесла все это с одной целью: произвести впечатление на присутствующих. Кроме того, у судьи были грязные волосы и слишком яркий макияж.

Лусия только что приехала из Саламанки. Бросив быстрый взгляд на стол защиты, она осталась довольна: даже свежевыбритый и чисто одетый Мелендес имел виноватый вид. На щеках у него виднелось множество царапин, а нос был свернут на сторону. Эти следы, хотя и довольно давно, оставил молоток, которым она отбивалась. Не было сомнений, что защита ухватится за эти царапины, чтобы подчеркнуть жестокость ее нападения на беднягу Мелендеса. Словно почувствовав на себе ее взгляд, Франсиско Мануэль Мелендес улыбнулся. И у Лусии вдруг возникло впечатление, что температура в зале резко упала. Даже на таком расстоянии были видны искорки, пробегающие в маленьких карих глазках Убийцы-с-молотком.