На успех никто и не рассчитывал: записать гадов не удавалось ни разу, кроме тех случаев, когда они сами того хотели. Аппаратура выходила из строя либо на время, либо навсегда. Поврежденные приборы становились предметом исследований, но все это была мелочевка, перебирание бус из бутылочного стекла.

Водитель отшвырнул неприкуренную сигарету.

Он не помнил, где впервые услышал сравнение Земли с деревней дикарей, но сейчас ощутил это особенно остро: вот они – пляски с бубнами, и вот он – истребитель над головой.

Сегодня был один из тех редких дней, когда офицер Госбеза чувствовал свое бессилие.

* * *

– Не такая уж она и большая? – Майор взболтнул склянку и разлил спирт по стаканам, уже не впервые. – Накатим, друзья.

– Что сделаем? – скривилась Катерина.

– Ну выпьем, выпьем.

– Ага «накатим» – это означает «выпьем, выпьем», да? То есть, выпьем два раза.

Канунников пошевелил бровями.

– В общем, да, – сказал он. – Так что накатим и накатим. И накатим, – добавил он, чуть поразмыслив.

Диктор что-то пробормотал, словно бы в ответ. Катя, плюхаясь на диван, придавила пульт, и монитор включился, а выключать его не стали: пусть себе лопочет. На экране сменялись какие-то забавные планы – сначала показывали парад клоунов, потом двух новорожденных крокодильчиков. «Жизнь продолжается» – беззвучно внушал монитор, и спорить с этим было трудно. Однако отсюда, из маленького коттеджа с едва высохшими пятнами крови, эта теле-жизнь выглядела больной и нелепой.

– Переключи, – попросил Николай, и внезапно оживился: – Вот она, красавица наша!

Катерина посмотрела на экран. Ксена подходила к резиденции Кастеля.

– Нашел красавицу, – фыркнула она. – Как из гроба встала.

– Катюха, не ревнуй к гадам. Их и так бог наказал, дальше некуда. – Майор коротко взглянул на Андрея. – Ну не всех, может быть…

Тот прожевал огурчик и пьяно хохотнул:

– Фак двойные стандарты, Коля! Вы люди, а мы гады, так уж сложилось. Для вас что Колыбель, что Сфера – одна беда: чужаки. А если прилетишь к нам, то уже ты гадом окажешься. Но мы тебе этого в лицо не скажем, у нас воспитание другое.

– Но в душе все равно подумаете, – уточнил Канунников.

– Думают не в душе, а в голове, майор. Но вообще-то да, подумаем. Потому что тесто у нас с вами одно. Как его? Божья глина, а, Серый?

– Оставь эти шутки, – мрачно проговорил Владимир. – И меня тоже. В покое. Оставь.

Последние полчаса он молча сидел в углу и поигрывал тяжелым стаканом. Казалось, что Серый засыпает, – настолько он отгородился от мира. Еще недавно он вышагивал по комнате, и никакая сила не смогла бы его унять. Владимир дышал адреналином, он готов был сорваться и куда-то нестись, что-то делать… Потом он понял, что нестись уже некуда, а делать – нечего. Это произошло мгновенно: Серый остановился перед креслом, сел и замер. Теперь от него веяло апатией и сознанием собственной никчемности. Андрей тревожно поглядывал на пистолет у него под курткой: вздумай Серый застрелиться, никто и охнуть бы не успел.

– А как там у вас? – невпопад произнесла Катерина.

– У нас? – переспросил Андрей.

– У вас, у вас, – размашисто закивала она. – На Сфере на вашей. Ты не рассказывал.

– Я не смог бы. Меня так усиленно превращали в человека, – он прикоснулся стаканом ко лбу, – что почти превратили.

– Ты ничего не помнишь?

– Почему «ничего»? – возмутился он. – Я помню много. Вернее, не много, но достаточно. Вернее… не помню, а знаю. Понимаешь разницу?

– Нет, – искренне ответила Катерина.

– С историей у тебя плохо, это мы уже выяснили. Но все-таки: ты помнишь, что было в России в тысяча девятьсот семнадцатом году? Или в сорок первом.

– Как я могу это помнить?! Меня тогда не было.

– Но ты об этом знаешь?

– Ну… знаю, конечно.

– Вот и у меня так же. Знать – знаю, но про себя не помню.

– Выходит, тебя тоже не было?

– В смысле?

– На Сфере тебя не было. Если ты ее не помнишь.

Андрей озадаченно крякнул.

– Пей, женщина. Накатывай.

Катя сделала маленький глоток и хрустнула огурцом.

– А кто ты там был? Военный? Разведчик?

– В условиях войны это одно и то же.

– Точно, – согласилась она. – А до войны? Ах, ну да, война у вас все время… И ты с самого детства?

– Что «с детства»? – проскрежетал Андрей.

– По этой дорожке шел. Учился, тренировался. Готовился, в общем, быть разведчиком.

– Я ведь сказал: не помню. Меня даже физически изменили, чтобы я ничем не отличался от вас.

– А вначале ты сильно отличался?

– Я и сейчас отличаюсь. Но для вас это незаметно. Как симбионты в организме.

– Зато заметно для них? – Девушка через плечо указала на монитор, и, хотя Ксена уже скрылась, Андрей кивнул:

– Если как следует покопаются, они это обнаружат.

– А с виду вроде и не пришелец, – сказала Катя. – Сколько в тебе от человека и сколько от гада?

– Чем это измерить и как посчитать?! Поровну! Наверное.

– А то остался бы, – вопросительно произнесла она. – У вас там война, и вообще. У нас лучше.

– Я и не улетаю пока, что ты меня провожаешь?

– Пойдешь работать к майору, – задумчиво продолжала Катерина.

– С такой анкетой разве что полотером, – отрезал Канунников. – На мою протекцию не рассчитывай, я на пенсию скоро пойду. Поишачил, хватит. Ну-ка, погромче! – встрепенулся он. – Это про вас.

Сюжет о перестрелке в лесу уже заканчивался. Напоследок ведущий сообщил, что «отрабатываются все версии, но основная – так называемые партизаны, которыми с этого дня спецслужбы займутся всерьез». И еще что-то в том же духе.

– Убери это быстро, – процедил Владимир.

Катя переключила программу.

– Серый, а чем вы вообще занимались-то? – невинно поинтересовался Андрей. – Малевич хоть стены расписывал. Дурное это дело, но все-таки. А остальные? Ежедневно чистили оружие и распевали патриотические песни?

Владимир вскочил, но тут же сел на место.

– Эти вопросы ты должен не ему задавать, – вступился Канунников.

– Кому же тогда? Тебе, что ли? А может, Ксене?

Майор не ответил, лишь плеснул себе еще спирта, и это выглядело достаточно красноречиво.

– Неправда! – воскликнула Катя. – Мы готовили акцию, и не одну. Теперь об этом можно, да, Серый? Теперь чего уж…