Она быстренько ему рот зашнуровала, я аж пожалел Лехана, а Любочкой восхитился, не знал, что она так и такими словами умеет, а мне велела в темпе, но без паники, заходить в широкую дверь – и не забудь поздороваться, понял?

За дверью был светлый зал, посредине перегороженный составленными в цепочку столами под красным сукном. За столами сидели две девушки в светлых блузках, довольно симпотные, между ними дядька постарше, суровый и в костюме.

Я не забыл поздороваться, притворил за собой дверь и сделал пару нерешительных шагов. Девушки кивнули, дядька сказал:

– Здравствуй. Это у нас…

Голос у него был как у Валерика на лагерной линейке памяти 22 июня, старательно мужественный и задушевный, будто песня Льва Лещенко в прозаическом изложении. Я подобрался и отрапортовал:

– Вафин Артур, школа номер двадцать.

Дядьке это, похоже, понравилось, он кивнул и показал на стул в паре шагов от столов, а девушки слегка подняли брови и переглянулись через дядькины лопатки.

Я сел, обнаружил, что задыхаюсь от торжественности момента, и начал дышать, как Витальтолич учил, легко и животом. Стало легче.

– Итак, Вафин Артур, – все так же торжественно произнес дядька, изучая листок, который подвинула ему девушка справа, – почему же ты хочешь вступить в ряды ВЛКСМ?

Вслух говорить такие вещи глупо, но придумывать свое в таких кабинетах – еще глупее. Я повторил про ряды борцов. Дядька внимательно изучал меня – похоже, пытался понять, не издеваюсь ли. Девушка слева спросила:

– Борьбой занимаешься?

Я двинул плечом и уклончиво бормотнул, что вроде того.

– Это хорошо, – сказала другая девушка каким-то каменным тоном, – нам такие нужны.

Дядька ухмыльнулся непонятно чему и сказал:

– Хорошо. Газеты читаешь?

– Я политинформатор, – сообщил я оскорбленно.

– Политинформатор. За международной обстановкой следишь, значит? Тогда расскажи нам, какую политику проводит Китай по отношению к СССР?

Я поморгал, соображая, вздохнул и начал:

– Китай ведет по отношению к СССР политику шантажа, враждебную делу мира и социализма. Они постоянно лезут, то есть предъявляют претензии, к нам и нашим союзникам, но получают достойный отпор, как во Вьетнаме, о который… – Я запнулся, но быстро вспомнил и продолжил так же напористо: – Сломала зубы военная машина маоистов. Причем мы настойчиво и, эм, дружески пытаемся восстановить добрососедские отношения…

Правая девушка подперла щеку кулаком и заслушалась, левая внимала, чуть прищурившись. Дядька тоже – только глазами на обеих стрельнул украдкой. А я заливался.

На прошлой неделе восьмой – десятый классы сняли с пятого урока и отправили в актовый зал на внезапную лекцию о международном положении. Для нас вышла двойная радость, потому что пятым уроком была химия и потому что лектор оказался неожиданно путевым: он очень здорово разложил все по поводу провокации с южнокорейским самолетом, американских нейтронных бомб и «Першингов» с «Томагавками», ну и Китая заодно. В «Комсомолке» и журнале «Сельская молодежь», который мы выписывали, чтобы получать альманах «Подвиг» с детективами, про это писали гораздо скучнее. Я вообще не думал, что на такие темы по-человечески можно говорить, это же как личный комплексный план, там нужны только цитаты из Ленина и выражения типа «миролюбивая политика» да «руководящая и направляющая роль». А у лектора, обычного такого писклявого мужичка с лохмами вокруг лысинки, выходило прикольно, почти как на весенней лекции про половое созревание. Вот я близко к тексту писклявого и излагал.

До конца мне изложить не дали. Когда я дошел до перевооружения китайской армии, дядька в костюме сказал:

– Достаточно. Хорошо. Еще вопросы к кандидату?

Девушка справа так и смотрела на меня, будто целясь, – поднятая кулаком щечка совсем прищурила глаз, сомкнув не слишком по-комсомольски накрашенные ресницы. Девушка слева неслышно шепнула что-то в стол. Дядька кивнул и сказал:

– Ну хорошо. Поздравляю, Артур. Ты принят в ряды Всесоюзного ленинского коммунистического союза молодежи. Вот это возьми и спустись в канцелярию, это на первом этаже, третий кабинет, там билет оформят. Удачи.

Так я и стал комсомольцем, а через полчаса получил и комсомольский билет, ярко-красный, туго открывающийся и пахнущий клеенкой. Немножко обидно, что Фахрутдинов с Овчинниковым получили свои билеты почти одновременно со мной – их, видать, и в зале почти не томили, и в канцелярии ждать особо не пришлось.

Но наверное, не это обидно было, а общая скучность и ненужность сегодняшнего дня – бежал-бежал, потом ждал-ждал, потом про Китай выступил, и за это комсомолец, вот ни фига себе.

– Тебя про Китай спрашивали? – поинтересовался я у Лехана.

– В смысле? А, не, какой там. Про ордена, и еще велели заводы КамАЗа перечислить. Ну, я трамвайные остановки: агрегатный там, ПРЗ, автосборочный, – а они говорят: а еще? А я что, помню, что в Заинске и Нефтекамске тоже заводы? Туда трамваи не ходят, блин!

Ленар мрачно сказал:

– Меня по членам Политбюро гоняли.

– Да это легкотня вообще, – воскликнул Лехан. – Андропов, Горбачев, Гришин…

Фахрутдинов очень похоже изобразил тон Лехана:

– Громыко, Кириленко, да? А хрена там. Кириленко, оказывается, вылетел давно, блин.

– Н-ну да, его и на плакатах нет сто лет, – согласился Овчинников.

– Я их сравниваю как будто, – огрызнулся Фахрутдинов. – Мне папаня раза три рассказывал, как по цеху его водил, я и запомнил. На фига придираться-то?

– Приняли же в итоге, – примирительно сказал Лехан.

Они отстали, а я вышел на крыльцо, продолжая размышлять, при чем тут Китай вообще.

Хотя понятно при чем. Если я бороться собираюсь, то должен и противник быть. Поэтому Китай. Могли и про Америку спросить или там про Израиль этот, хотя я смутно представлял, что это такое вообще и где находится. Не в СССР же комсомольцу бороться с кем-нибудь. Про Афганистан вот не спросили – ну и не могли спросить, я понимаю. И вообще все понятно – о чем и как положено, о том и так спросили, всегда и везде так. Непонятно только, на фига было тащиться через три комплекса.

Поэтому я и выступил на крыльце.

Выступил, сам смутился и быстренько огляделся, не услышал ли кто, кроме Овчинникова. Вроде некому – вокруг лишь лысые березки, левее переходившие в стальные мачты, на верхушках которых обвисли мокрые флаги ГДР, Монголии и других соцстран, знакомые по почтовым маркам серии «Интеркосмос». Флагштоки выстроились вдоль фасада Интерклуба с таким же, как у райкома, капитанским крыльцом.

Я поразглядывал флаги, вяло размышляя о том, что не хило было бы узнать, чем этот Интерклуб занимается, вписаться туда и съездить в какую-нибудь Польшу или ГДР. Мечтать не вредно. За границу только начальники ездят, причем камазовские, батек сказал, в последнюю очередь, потому что, пока завод строился, выбрали квоту на двести лет вперед. Так что мне точно никакая заграница не светит. Разве что по турпутевке в Болгарию, когда вырасту и если деньги будут. Туда дорогие путевки вроде, да и в группы не с улицы набирают.