– Вон, немедленно! – в голосе его громыхнули наконец прежние грозные нотки, а одутловатое лицо побагровело от гнева.

– Да мистер Далтон же! – рявкнул в ответ Киллиан, потеряв всякое терпение. – Никто не собирается тащить вашу супругу в участок. Я не констебль, в конце концов! Решать вам. Но послушайте хотя бы один совет. Если вам дорога жизнь сына – отошлите его к надёжным людям хотя бы на несколько месяцев, а потом… потом… Да хотя бы за границу его отправьте учиться! И напишите завещание так, чтобы в случае, если внезапно умрёте вы или Уильям, наследство не досталось вашей супруге и её ребёнку, а потом сделайте так, чтобы она увидела это завещание. Так вы хотя бы немного обезопасите себя и сына.

– Это моё дело, мистер Флаэрти, – пугающе тихим голосом ответил он. – Ступайте. Дворецкий вас проводит. Или кто-нибудь из прислуги. Идите.

Киллиан застыл и онемел. Далтон почти не удивился и теперь уж слишком старательно пытался выставить его из дома.

«Неужели знал о том, что мисс Келли отравила его первую жену? – промелькнула догадка, леденящая душу. – Знал – и позволял ей быть частью семьи? Рисковал жизнью сына?»

Посмотрев на раскрасневшееся, злое лицо мистера Далтона, Киллиан решил, что не будет рассказывать ему о своих домыслах. Ни о том, что ребёнок, которым беременна мисс Келли, скорее всего, чужой – и именно на это намекал Оскар. Ни о том, что Уильям, вероятно, влюблён в собственную мачеху. Ни о том, что всё тот же Оскар знал, что происходит, но позволял вершиться злу, потому что не мог простить кузену увлечение женщиной, отравившей Франческу Далтон.

Ни о том, что винить в этом Оскара ему, Киллиану, сейчас почему-то не хочется.

«А вот Айвору стоит узнать, – подумал он отстранённо. – И Этайнин. Ей – обязательно».

Но вслух сказал совсем другое:

– Вот мой адрес. – Он нарочито небрежно черканул несколько строк на уголке какой-то бумаги, наверняка важной. Затем добавил: – Не забудьте прислать чек, – и вышел из комнаты.

В коридоре у самой двери стоял Стилз. Он бесшумно проследовал за Киллианом до лестницы и лишь потом заговорил:

– Я позаботился о безопасности Уильяма на ближайшие дни. С ним сейчас мой доверенный человек. За миссис Далтон будут отныне следить. На следующей неделе Уильяма перевезут в Девоншир – уверен, мистер Далтон всецело одобрит такое развитие событий. Что касается учёбы за границей, то мне это представляется весьма разумной мыслью. Чек вы получите не позднее чем через два дня. Мэри, подай пальто мистеру Флаэрти.

Говорил он тихо, буднично, на одной ноте, но Киллиану стало отчего-то спокойней. На мгновение даже стало возможным поверить в то, что история закончится хорошо.

– Благодарю вас, мистер Стилз.

– Что вы, сэр. Я всего лишь делаю свою работу, – ответил управляющий с достоинством, но его бескровные губы тронула тень улыбки.

К немалому удивлению Киллиана, у ворот уже стоял кэб. Возница был настороженным и бледным, точно юная дева ночью в портовом квартале. Впрочем, загадка эта легко разрешилась, стоило заглянуть внутрь экипажа.

– Айвор. Конечно, кто же ещё…

– Я, – довольно подтвердил несносный фейри, полируя чёрные когти кусочком замши. Скамья поросла мелкими багряными цветами; от них исходил едва слышный запах нагретого мёда и горечи. – И не надо трагически закатывать глаза. Я о тебе забочусь, понимаешь ли, а в ответ – такое отношение.

– Нормальное отношение, – возразил Киллиан исключительно по привычке, забираясь на скамью. Возница тронул поводья, и кэб покатил по мостовой. – Нет, я действительно благодарен, просто…

– Просто закончилось всё не так, как требует твоя горячая, справедливая, юная душа? – насмешливо продолжил за него Айвор.

– Вроде того, – буркнул Киллиан, отворачиваясь к окну. Снаружи мелькали только серые стены домов да водянистые клочья тумана. Тянуло холодом, сыростью и едким дымом. – Полагаю, рассказывать тебе ничего не нужно. Ты уже сам знаешь, что случилось?

– В общих чертах. Но ты удиви меня, попробуй, – поощрительно улыбнулся Айвор, изящно откидываясь на скамье. Зелёный шёлк накидки коснулся грязного, мокрого пола, но не запачкался и не повлажнел, точно соткан был из чистого колдовского света. – Я ведь, по-твоему, ни на что больше не гожусь, кроме как истории слушать.

– Ну, будто мне надо, чтобы ты опять заснул на неделю и… – тут Киллиан осознал, что проговорился, и почувствовал, как щёки неумолимо теплеют.

Улыбка у компаньона сделалась невыносимо сладкой. Изысканно разметавшийся на лавке, сейчас он напоминал одну из тех томных барышень с будуарных картин… за тем исключением, разумеется, что томные барышни не могут откусить вам голову, если комплименты покажутся им недостаточно вычурными.

– Переживаешь о моём здоровье? Как трогательно, право. А ты не думал о том, что если бы я с самого начала пошёл к Далтону с тобой, то бедняжку Уильяма не пришлось бы отсылать за границу, а отравительница и лгунья не ушла бы от наказания?

– Не нам с тобой решать, кто заслуживает наказания, – откликнулся Киллиан, хотя на душе у него кошки скребли. – И вообще, нечего читать мне нотации, когда ты сам…

– Что – сам? – заинтересованно выгнул брови тот.

И умолк.

Тишина получилась на редкость выразительная. Невысказанное беспокойство ощущалось теперь чем-то действительно существующим, вроде плотного, удушающего тумана.

– Ладно, – наконец не выдержал Киллиан. – Да, я переживаю о твоём здоровье. И не только. Ответь уже честно, что с тобой тогда случилось. Ты словно сам не свой, ни девиц, ни проигрышей… Даже не издеваешься надо мной, как обычно!

Тут Айвор расхохотался, до обидного звонко и весело.

– А надо? Могу начать прямо сейчас. Заглянем в «Дохлого кролика»? На партию-другую в покер? Заодно и девиц раздобудем.

– Ответь серьёзно.

– Серьёзно? – Компаньон выпрямился и сел на цветущей лавке, подогнув под себя одну ногу. Томности тут же как не бывало – осталась одна опасность. – А ты поймёшь, если я отвечу серьёзно?

Кэб скрипел и покачивался. Запах города почти исчез, вытесненный ароматом медовых цветов. В полумраке глаза Айвора отсвечивали то пурпурным, то синим.

У Киллиана запершило в горле.

– Постараюсь понять.

– Что ж, хорошо. – Голос у него стал похож странным образом на то, как пела Этайнин, когда заклинала саму себя, и от этого кожу точно холодком обдавало. – Мне нельзя быть собой. А я стал, тогда, во время поединка… Ты помнишь святилище Боадвин?

Киллиан помнил – и святилище на берегу моря, и певучие волны, и пропитавшую скалы печаль о том, что ушло из мира сего давным-давно.

Сердце заколотилось, точно в лихорадке.

– Ты ведь не умираешь?

Айвор отвернулся.

– Пока – нет.