Не знаю, что там у них было, но однажды Тодд в этом баре чего-то не поделил с четырьмя колумбийскими наркоторговцами, и они попытались на него наехать. Через две минуты двое из них валялись на полу со сломанными конечностями, у всех четверых были изувечены лица, а один был заколот собственным ножом, который Тодд вырвал у него, а затем хладнокровно всадил ему в грудь. С той поры к Тодду все относились всерьез.

А сам Тодд с той же поры всерьез занялся наркотой. Сочетая запугивание со смекалкой и расчетом, идя напролом в опасных ситуациях, он быстро поднялся. Тодд только-только разменял третий десяток, а он уже делал сотни тысяч баксов в год. Лето он проводил теперь на юге Франции и на итальянской Ривьере, а зиму – на самых роскошных пляжах Рио-де-Жанейро.

Лет пять все шло хорошо. Но в один злосчастный день, когда Тодд жарился на солнышке на пляже Ипанема, его цапнула какая-то микроскопическая тропическая тварь. Какая – так и не смогли установить, но через четыре месяца фамилия Тодда была внесена в лист ожидания на операцию по пересадке сердца. Меньше чем за год он усох до девяноста пяти фунтов и при росте в пять футов десять дюймов стал похож на обтянутый кожей скелет.

В этом виде Тодд провел два долгих года в ожидании операции, пока некий лесоруб ростом в шесть футов и шесть дюймов (и, по-видимому, на редкость неуклюжий) не свалился с калифорнийской секвойи и не нашел свою смерть. Но, как говорится, что одному смерть, другому польза. Сердце лесоруба идеально подошло Тодду.

Через три месяца после пересадки Тодд вернулся в спортзал; еще через три месяца он полностью восстановился; еще через три стал крупнейшим подпольным поставщиком кваалюда в Америке; и очень скоро он узнал, что я, Джордан Белфорт, владелец легендарной инвестиционной компании «Стрэттон-Окмонт», страдаю сильнейшим пристрастием к кваалюду. И тогда он вышел на меня.

Это было больше двух лет назад, и с тех пор Тодд продал мне примерно пять тысяч колес и передал еще столько же в обмен на новехонькие акции «Стрэттон». А так как стоимость этих акций с тех пор взлетела до небес, Тодд быстро смекнул, что в дальнейшем не сможет рассчитываться за них со мной одним кваалюдом. И он начал выспрашивать у меня, что бы столь же глобальное он мог для меня сделать.

Я с трудом удержался от желания попросить Тодда замочить всех наших одноклассников, которые в свое время не так смотрели на меня – хотя бы начиная со второго класса. Но, услышав от него в трехтысячный раз «если я что-нибудь могу для тебя сделать – даже типа кого грохнуть, – ты типа только намекни», я, наконец, сообразил: ведь его новая жена Кэролайн – гражданка Швейцарии! Как это кстати!

В этот самый момент Тодд и Кэролайн стояли в нашей большой спальне и занимались тем, чем они занимались всегда: ссорились. Я настоял, чтобы Герцогиня уехала в город, занялась шопингом. Я совсем не хотел, чтобы она лицезрела то сумасшествие, что разыгрывалось сейчас передо мной.

А выглядело это так: Кэролайн Гаррет, на которой, кроме белых шелковых трусиков и белых теннисных кедов, не было больше ничего, стояла не дальше пяти футов от меня, заложив руки за голову и отставив локти, как будто копы только что прокричали ей: «Замри! Или я стреляю!» Ее огромные швейцарские сиськи болтались словно два наполненных водой воздушных шарика. Плотная грива обесцвеченных светлых волос ниспадала аж до самой ложбинки на ее попке. У нее были ярко-голубые глаза, высокий лоб и довольно красивое лицо. Она была настоящей Бомбой, такой типичной швейцарской коровой.

– Тотт, ты – тюпой дюрак! – говорила Швейцарская Бомба с акцентом, сильным, как запах швейцарского сыра. – Ты делаешь мне больну!

– Заткнись, ты, французская шлюха! – ответствовал любящий муж. – И стой смирно, черт тебя возьми, а не то надеру тебе задницу!

Тодд кружил вокруг жены, держа в руке моток скотча. С каждым оборотом триста тысяч долларов наличными все крепче впивались в живот Кэролайн, а ее бедра становились все более упругими.

– Это кто тут «шлюха», идьотт?! За такие слова я могу тебе мордб бить, так, Джордан?

Я кивнул:

– Так-так, Кэролайн, – давай, не тормози, смажь ему по морде. Только сдается мне, что твоему юродивому муженьку это только понравится! Если ты и впрямь хочешь его уесть, тогда лучше начни всем подряд рассказывать, какой он у тебя добрый да распрекрасный и как он любит лежать в постельке с тобой по воскресеньям и читать «Таймс»!

Тодд злобно покосился на меня, и мне стало интересно, как все же еврею из Квинса удалось сделаться настолько похожим на Фу Манчу [9]. Даже глаза у него стали слегка косоватыми, кожа чуть пожелтела, а борода и усы делали его просто копией Фу Манчу. Тодд всегда одевался в черное, и тот день не был исключением. На нем была черная тенниска от «Версаче» с огромной черной кожаной буквой «V» на груди и черные велосипедные шорты из лайкры. И тенниска, и шорты обтягивали его мускулистое натренированное тело, как вторая кожа, а чуть ниже поясницы из-под его велосипедных шорт отчетливо выпирали контуры короткоствольной пушки 38-го калибра, которую Тодд всегда имел при себе. Предплечья Тодда были покрыты жесткими черными волосами, густыми, как у оборотня.

– Не понимаю, зачем ты подзуживаешь ее, – пробормотал Тодд, продолжая обматывать жену скотчем. – Не надо обращать на нее внимания, так всем будет проще.

Бомба заскрежетала ослепительно белыми зубами:

– О, на себя не обращай вниманье, тебилль!

– Не «тебилль», а «дебил»! – придрался Тодд. – Кретинка швейцарская! А ну заткнись и не двигайся! Я почти закончил.

Тодд протянул руку к кровати и взял переносной металлодетектор – такие применяют при досмотре в аэропорту. Он начал водить детектором вверх-вниз по всему телу Бомбы. Добравшись до ее огромного бюста, Тодд на секунду притормозил… я тоже на секунду отвлекся… да уж, у Бомбы была просто отменная пара буферов.

– Я тебе говориль, идьотт! – с торжеством заявила Бомба. – Нет и нет звук! Это же бумажные деньги, не серебро. Зачем детектур обнаружит их, так? Зачем ты деньги тратил, тюпой предмет купиль? Я же говориль «не надо!», и я говориль «косёль»!

Тодд потряс головой и рявкнул:

– Еще раз скажешь «козел» – пеняй на себя. Думаешь, я шучу? Ну так давай, повтори еще раз! Но я все же тебе отвечу. На каждой стодолларовой банкноте есть тонкая металлическая полоска, и я просто хотел убедиться, что детектор не среагирует на такое количество баксов сразу. Вот, смотри, – Тодд вытащил стодолларовую бумажку из одной пачки и поднес ее к свету. На просвет хорошо была видна металлическая полоса толщиной с миллиметр, пересекающая банкноту от верхнего края до нижнего.

Довольный собой, Тодд сказал:

– Ну что, швейцарская гениальность, поняла? И больше во мне не сомневайся!

– Ладно, Тотт, но больше ты от меня ничего не получишь. Тебе надо беречь меня; я – красивая девушка! Я найду себе другого. Ты тут выделываешься перед своим приятелем, но главная в нашей семье все равно я, и ты, Тотт…