Мужчина встряхнул электрошокером:

– Ползи, или я тебе очко поджарю.

Эти слова ударили ее словно током. Осознав, что ее ждет, во всех подробностях представляя, как именно он станет ее мучить, как он будет ее насиловать, как резко затянет у нее на горле хомуты, чтобы задушить, чтобы смотреть, как она корчится в судорогах, Лудивина взяла себя в руки, забыла про изнурение и страх.

«Собрать как можно больше информации».

Это единственное, что ей оставалось.

Желая выиграть еще пару секунд, она перекатилась по полу и поднялась на колени, изображая все возможные муки – точнее, изображать ей ничего не пришлось. Она поняла, что к ней возвращается чувствительность, по телу словно поползли тысячи крошечных муравьев.

Помещение было первым из трех смежных.

В соседней комнате виднелся силовой тренажер, в третьей гудел бойлер.

«Лестница наверх там, в самом конце».

Для нее эта лестница была сейчас на другом конце вселенной. Ей пришлось бы ползти, катиться, подтягиваться на руках целую вечность, чтобы взглянуть на нее хоть краешком глаза. Невозможно. Он настигнет ее раньше, чем она доберется до тренажера. Все годы занятий боевыми искусствами ей сейчас никак не помогут. Она едва могла подняться, вряд ли сумела бы удержаться на ногах, а он, наоборот, стоял прямо над ней, словно хищник, готовый броситься на добычу.

Она подняла глаза на него, на обнаженное тело, вид которого вселял в нее ужас.

От изумления ее едва снова не вырвало.

Она его знала.

Точнее, она где-то уже видела его лицо, но теперь не могла вспомнить, где именно и при каких обстоятельствах.

Худое лицо. Впалые щеки, широкие темные брови, подчеркивающие ястребиный, безжалостный взгляд. Выбритый череп. Почти незаметная ниточка губ. Из-за сурового вида казалось, что ему лет тридцать пять, но Лудивина решила, что на самом деле он чуть моложе. Длинные, жилистые руки, тонкие полосы мышц натянуты вдоль всего корпуса, словно прочные эластичные ленты. Он не был крепко сбитым, скорее сам смастерил себе подходящую униформу, которую постоянно подлатывал на силовом тренажере в соседней комнате. Его тело должно было овладевать, сражать, подчинять.

Машина для убийства.

– Давай! – рявкнул он. – Ползи! Повторишь мне слова, которые говорила ночью. Я хочу услышать их снова.

«Ночью».

По краям минеральной ваты, закрывавшей отдушину, пробивался свет. Был день. Она провела здесь не более суток, это точно, а значит, ей пришлось бороться за свою жизнь в ту же ночь, когда он ее похитил.

«Он хотел сразу же взяться за меня… он был слишком возбужден и не мог сдержаться, несмотря на усталость… но всего того, что я ему сказала… хватило… до сих пор».

До утра после похищения. Самое позднее – полудня, оценила она.

Слишком рано ждать помощи со стороны. Ее друзья, возможно, еще даже не заметили, что она исчезла.

На них никакой надежды нет.

Она умрет в этом жутком подвале.

Если только ничего не придумает. Ей остается надеяться только на себя.

– Я… с вами… поговорю, – вымучила она, несмотря на то, что в горле у нее пересохло от жажды и ужаса.

– Молчи! Будешь говорить, когда я велю! Иди на матрас.

Лудивина знала, что в миг, когда ее колени коснутся матраса, решится ее судьба. Он окажется в своей зоне комфорта, его фантазия развернется в полной мере, а эта фантазия настолько сильна, что ее, Лудивину, унесет, словно соломинку, которую подхватил ураган. Что бы она ни делала, ничего не поможет.

«Выиграй время!»

Она притворилась, что у нее кончились силы, и рухнула на холодный бетон.

«Вход. Найди вход в его сознание. Завяжи разговор».

Это должно быть что-то другое, не связанное с его желанием: теперь он ее видит, так что ей нельзя использовать ту же стратегию, что и ночью. Иначе он ее сразу убьет.

«Другие слабости! В чем они? Вспоминай все, что ты о нем знаешь! Найди долбаный вход!»

Он ударил ее ногой по ребрам. Лудивина изо всех сил сжалась и промолчала, проглотила собственный крик. Не дать ему этого удовольствия.

– Скорее! – разозлился он.

Она медленно оперлась на один локоть, затем на другой. Каждое движение давало ей отсрочку, дарило ей еще один шанс отыскать слабину, которая была ей так нужна.

– Я просто хочу помолиться в последний раз, – вдруг сказала она. – Всего раз…

Он пощелкал языком в знак того, что об этом не может быть речи, и ногой указал на матрас.

– Прошу вас… скажите… где юго-восток. Я хочу помолиться…

Повисло молчание. Полное отсутствие звуков. Оба на миг перестали дышать.

– Ты мусульманка? – спросил он.

Тон слегка изменился. В нем слышалось подозрение.

Лудивина не ответила.

Слабина была здесь – в противоречии между его недавно обретенной, но очень сильной верой и его жуткими, запретными фантазиями.

– Я просто хочу помолиться… потом ты будешь делать все, что захочешь, Бог за мной присмотрит.

Она перешла на «ты», чтобы сократить разделяющую их дистанцию.

Он не реагировал. Пытается вернуть Бога на свою сторону, догадалась Лудивина. Хочет оправдать свои действия.

Она задумалась о том, почему он ее похитил. Он выбрал ее не случайно. Он сделал это потому, что знал: она идет по его следу.

«Где я видела его лицо?»

Не среди дел насильников, дела которых они перебирали в последние дни. На распечатанных документах не было фотографий.

«Он взялся за меня, потому что я подобралась к нему слишком близко».

Как он узнал?

«Теперь он убивает не для того, чтобы удовлетворить собственные желания! Он убивает, чтобы служить…»

Он явно чему-то служит, подтверждение тому – Брак и Фиссум. Он точно не ведет религиозную войну: христианский фанатик против радикальных исламистов – это не про него, Фиссум по собственной воле последовал за ним, а он убил его, пока тот молился, повернувшись к Мекке. С Браком было иначе: он все тщательно спланировал, чтобы отвлечь следователей. Нет, он тоже мусульманин.

Вид куска пластиковой пленки, ожидавшего ее в трех метрах, лишал Лудивину всяких иллюзий. Убийца разделается с ней во имя Господа, но использует эту возможность, чтобы дать себе волю, чтобы удовлетворить свои извращенные фантазии… ведь именно они – основа его нынешней личности. Как он интерпретирует насилие над ней, ее убийство? Как превратит их в необходимое действие? У него нет ни единого повода… кроме защиты от нее. Но ведь это уже не истовая вера, это эгоизм, он действует, чтобы выжить. Какое хлипкое объяснение он дает своим поступкам!