Офицеры молчат.

«Нам останется два-три года, – продолжает Эмилия Лидс, – но это лучше, чем умереть сейчас».

И в посёлок идут танки.

Николас отложил планшетку и попросил кофе. ИскИн уточнил: «Как обычно?» – и Реннард кивнул. Мелькнула мысль, что в отсутствие ти-интерфейса как-то спокойнее. Все-таки просьба, высказанная вслух, – не то, что смутное полуосознанное желание. «Ти-интерфейс запустили в широкое производство, – думал Николас. – Пройдёт какое-то время, и он изменит человека не меньше, чем изменяет сейчас пресловутая мантийская операция. Люди научатся абсолютно контролировать свои мысли. Это, пожалуй, грандиознее, чем способность контролировать метаболизм.

Как ни взгляни – судьба человека в том, чтобы изменяться. Только что-то он всё никак не изменится…»

Повернулась дверная ручка. Николас обернулся, приподнялся в кресле, заранее улыбаясь.

Вошёл Эрвин.

Он выглядел спокойным и умиротворённым. Пожалуй, хорошо отдохнувшим, будто и не провёл несколько часов в спортзале. Николас понял, что сегодня он тренировал не боевые приёмы, а другие, таинственные техники ки-системы: все эти «ши-рол», «о-зэн» и прочие «унисоны десяти флейт». Фрайманн всегда двигался с волчьей ловкостью и совершенно бесшумно, но после таких тренировок он словно вовсе отрывался от пола и парил в воздухе, как призрак. «Так и выглядит настоящий кан-линг», – объяснял он когда-то. Николас тогда ещё не отказался от идеи освоить ки хотя бы на начальном уровне. «Учебный кан-линг похож на маваши-гэри, – говорил Эрвин, – а настоящий – это просто разновидность походки, но очень полезная разновидность». Ему пришлось объяснять, что такое маваши-гэри, но терпением он обладал безграничным.

Когда он рассказывал о чём-нибудь, то часто отвлекался на всякие интересные, с его точки зрения, детали и аналогии. Иногда Николас возвращал его к первоначальному предмету беседы, иногда просто молчал и слушал обстоятельные разъяснения, краткие, но всё равно бесконечные… Кто бы подумал, что немногословный Чёрный Кулак умеет и хорошо говорить, не только хорошо драться. Николас смотрел на серьёзное лицо Эрвина, на его сощуренные, отстранённые глаза, спокойно сложенные пальцы, и улыбался, вначале про себя, потом открыто… Эрвин, конечно, замечал, что Николас совершенно потерял нить его мысли, но почти всегда с опозданием. Тогда он смущался и сердился на себя. «Невнимательность, – ворчал он, – корень всех бед». Николас смеялся и спрашивал: наложить на тебя взыскание? Эрвин фыркал, хмурился, но в конце концов тоже начинал смеяться…

Эрвин подошёл и поцеловал откинувшегося к нему Николаса в макушку, потом в губы. Манипулятор поставил на журнальный столик чашку кофе. Эрвин попросил у ИскИна вторую, у Николаса – разрешения закурить и уселся в кресло напротив.

«Каждый раз как заново вижу, – мысленно сказал себе Николас, – насколько он всё-таки красивый человек. Удивительно».

Эрвин заметил его взгляд и недоумённо наклонил голову к плечу.

Николас улыбнулся.

Фрайманн был бос, в одних брюках от полевой формы. Он потянулся, упираясь затылком в спинку кресла: на животе и груди выделились чёткие сухие квадраты мускулов. «Как конфеты в коробке», – подумал Николас. Во рту стало сладко, тело горячо дрогнуло и напряглось, и он подумал, что затащит Эрвина в постель, не прямо сейчас, но через полчаса. Да, через полчаса.

Эрвин закурил. После первой затяжки он задержал дыхание, потом выпустил дым через ноздри, глядя в сторону.

– Завтра летим на Сердце? – спросил он.

Николас взял со стола чашку, отпил глоток.

– Да, – ответил он. – Утром прислали договора для ознакомления. Если не будет сюрпризов… Всё будет хорошо.

Эрвин подумал.

– А Совет? – сказал он. – Неккен подписывает с нами договора, но для Совета Двенадцати Тысяч мы всё ещё вне закона. Как это?

– Законопроект уже подготовили, – ответил Николас и усмехнулся: – Послезавтра проголосуют и примут. Не знаю, какие числа Неккен проставит на этих договорах… Но они могут себе позволить. В Совете болтают, в Неккене делают.

Эрвин неодобрительно пожал плечами.

– Я слышал, – сказал он, – что Совет – марионеточная организация. Но не знал, что до такой степени.

– Тикуаны, – допив кофе, Николас развёл руками. – Неккен – это маска, которую надела империя. Под маской она всё та же.

Эрвин промолчал. Он о чём-то задумался: неподвижный взгляд его устремился в пространство, лицо стало совершенно невыразительным. Манипулятор поставил перед ним чашку, но у него даже зрачки не дрогнули. Минуту спустя Фрайманн наклонился вперёд и сплёл пальцы между колен.

И Николас почувствовал смутную тревогу.

Что-то было не так.

Фрайманн всегда отрешался от окружающего, когда размышлял. Сейчас он выглядел спокойным, очень спокойным, невозмутимым и безмятежным… Таким спокойным он бывал, когда ему предстоял бой. Чем тяжелей и опасней ставилась перед ним боевая задача, тем спокойней он становился. Николас невольно выпрямился в мягком кресле: мышцы напряглись. «Что это, – настороженно подумал он, – почему?» Вспомнилось, что Эрвин сегодня на тренировке отрабатывал не удары, а психотехники… Ки-система обостряет экстрасенсорные способности, мастер может всецело доверять своим предчувствиям. Николас взглянул на него с тревогой. «Эрвин, – безмолвно спросил он, – что ты предчувствуешь? К чему ты готовишься? Что ещё нас ждёт?»

Фрайманн сидел неподвижно. Николас чуть помедлил, поднялся, обошёл стол, сел боком на ручку кресла и положил ладонь Эрвину на плечо. Огладил его по стриженой голове, потом наклонился и обнял за шею.

– Эрвин, – тихо спросил он, – что может случиться?

Тот моргнул.

– Завтра?

– Да, – беспокойно сказал Николас.

Фрайманн выпрямился – чуть быстрее и резче, чем следовало бы.

– Всё будет хорошо, – поспешно повторил он Николасовы слова, – если не будет сюрпризов.

На миг повисло молчание. Николас прижался щекой к щеке Эрвина, поцеловал, не разжимая губ. Эрвин уставился в пол. «Ему тяжело, – подумал Николас. – Я чувствую, это как туча над сердцем. Что тут гадать, всё понятно… И если я не хочу лгать, мне лучше не говорить ничего».

– Эрвин, ты думаешь о войне?

– Да.

Николас подавил вздох.

«Если бы я мог, – подумал он. – Почему только ты меня успокаиваешь, железяка… Почему я не могу ответить тем же, стать опорой, дать уверенность. Я ничего не могу сделать для тебя».

Он мог только не лгать. Не спрашивать ни о чём. И признавать за Эрвином право молчать.

Сердце Тысяч встретило их мелким дождём. Время было слишком раннее. Через час или два метеорологи должны были разогнать облака, чтобы к обеду прогрелась вода озёрных и морских побережий. В обед клерки Неккена отправятся отдохнуть, природа должна быть готова к этому.