Ну да, надулась Полина, он называл их «дети мои», хвалил ее за сообразительность, а Алексея – за то, что тот ловко управляется со шпагой. И вот, когда «дети» окончательно расслабились и, можно сказать, дали себя приручить, Видок просто-напросто выставил их за дверь. Вся ее кровь вскипела при этом воспоминании: «Ни за что, никогда ему не прощу!»

Мадемуазель Серова подняла голову и увидела, что они с Алексеем находятся недалеко от особняка Эпине-Брокара. Агент нумер два досадливо передернула плечами. Решительно, куда бы они ни шли, судьба упорно возвращала их к исходной точке.

Привратника нигде не было видно. Полина толкнула калитку и вошла. Волей-неволей Каверин последовал за ней.

Сад, остававшийся без хозяина немногим более месяца, уже производил впечатление запущенного. Алексей шагал за своей спутницей, внимательно глядя по сторонам. Вот здесь он бросил шкатулку, еще не подозревая, что именно она станет причиной всех его последующих приключений (да и не только его)… Вот беседка, в которой, на горе себе, сидел Кристиан Изамбар и увидел то, чего не должен был видеть… Каждый сантиметр земли здесь уже изучен и осмотрен людьми Видока и агентами полиции.

«И что мы тут забыли?» – мелькнуло в голове у Полины.

Она даже себе не желала признаваться, насколько глубоко задета тем, как с ней обошлись. Больше всего на свете в то мгновение Полина мечтала обойти Видока. И в одиночку – ну хорошо, с помощью Алексея – раскрыть это невероятно запутанное дело, показав Видоку, что она сама стоит куда больше его. А досада, помноженная на уязвленное самолюбие, иногда дает странные результаты.

Полина обогнула статую, задумчиво смотревшую на нее белыми гипсовыми глазами. У большого пруда трое или четверо мальчишек пускали бумажные кораблики.

Завидев посторонних, мальчишки немного оробели. Господский пруд, что ни говори, не был предназначен для подобных забав.

– Привет всем! – крикнул детям Алексей, чтобы развеять возникшую неловкость. – Я журналист.

– Из Лиона, – подсказала Полина, чтобы объяснить присутствие багажа. – Мы только что приехали. Мой муж хотел бы осмотреть дом.

Она улыбнулась и взяла Каверина под руку. Растерявшись, тот едва не уронил чемодан себе на ногу, но все-таки справился с ним и поставил его на землю, а сверху положил свою сумку.

– Так вы из газеты? – обрадовался вихрастый мальчишка с маленьким вздернутым носом, густо усыпанным веснушками. – Вот здорово! Но вам лучше подождать моего папу. Он покажет дом, если захотите.

– Че брешешь, Этьен? – ломким баском возразил другой мальчишка, бывший на полголовы выше вихрастого. – Если господам придется ждать твоего папашу, они могут просидеть тут до второго пришествия. Верно я говорю? – обратился он к третьему, который так и не вымолвил ни слова, а только задумчиво ковырял в носу.

– Ладно тебе, Луи, – сердито буркнул Этьен, – мой папаша пьет не больше твоего.

– А твой отец кто? – вмешался Алексей, чтобы предотвратить назревавшую между мальчиками ссору.

– Садовник, – объяснил мальчик. – Все остальные слуги давно уже рассчитались и ушли. Кому охота служить в доме, где убили хозяина?

– А по-моему, наоборот, здорово, – вставил Луи, который был немного старше своих товарищей и смотрел на них свысока. – Про него все время в газетах пишут.

– Так ему-то уже без разницы, – возразил Этьен, отличавшийся удивительным для своего возраста здравомыслием, и ловко запустил очередной кораблик. – Вы точно хотите подождать моего отца?

– Да, наверное, – кивнула Полина. – Смотри, твой кораблик пошел ко дну.

– Это потому, что бумага плохая, – с сожалением сказал второй мальчик.

– Ничего подобного, – возразил Алексей, – все зависит от того, как складывать кораблик и как его пускать.

– Говорить-то всегда легко… – буркнул Луи, но офицер услышал его.

– Ах, так? Ну ладно!

Последующие четверть часа прошли в запускании корабликов, причем те, что сделал Алексей, заплывали дальше всех, почти до самой середины пруда. Полина и особенно мальчишки были в восхищении, но, на беду, вся бумага для корабликов скоро закончилась.

– У меня больше нет, – с сожалением объявил Этьен.

– У меня тоже, – огорченно сообщил и Луи.

Этьен поднялся и стал осматривать траву.

– Ты что ищешь? – спросила у него Полина.

– А тут обычно в траве всякий мусор валяется, – ответил мальчик. – Прошлый раз я нашел тут конверт. Из плотный бумаги. Из него такой кораблик получился, что просто загляденье!

Сердце Алексея подпрыгнуло у него в груди. Он точно помнил: конверт в шкатулке был из довольно плотной бумаги.

– Конверт? Что за конверт?

– Не знаю, – равнодушно отозвался мальчик. – Просто конверт. Это давно было.

– Может, он кому-то был нужен? – предположила Полина.

– Мятый и пустой конверт? – пожал плечами Этьен. – На нем же ничего особенного не было. Только адрес, и все.

Особые агенты чувствовали себя ужасно гадко, выпытывая у ребенка подробности, но, в сущности, у них не оставалось выбора.

– Это ты так говоришь, – заметила Полина с улыбкой, – ведь наверняка даже не прочитал, что там было написано.

– Еще как прочитал! – уперся Этьен. – Спереди «Рим, Мертелю, до востребования», а сзади карандашом «Ивенцинц».

– Чего-чего? – переспросил озадаченный Алексей.

– Ивенцинц! – весело крикнул мальчик. – Вот ерунда, правда? Надо же придумать такое имя!

– Может, он китаец? – предположила Полина. Она достала карандаш, но бумаги под рукой не оказалось, и она взяла одну из визитных карточек на имя месье Перрена, с которыми Алексей ездил в Рим. – Ну-ка, покажи, как там было написано…

– Пожалуйста, – сказал Этьен и накарябал на визитной карточке требуемое. – Видите?

– После «Иве» пропуск? – спросил Алексей, заглядывая через его плечо.

– Ага, – подтвердил мальчик. – Вроде бы так. Иве Нцинц! Даже в дурном сне не придумаешь.

– А зачем вам все это? – спросил Луи с внезапно вспыхнувшим подозрением.

– Такие уж мы, журналисты, – заметил Алексей. – Никогда не знаешь, что нам может понадобиться для статьи. Если я прав, то Иве Нцинц – важная шишка в Китае.

– Нет, по-моему, в Японии, – объявила Полина не моргнув глазом.

– В самом деле? – заинтересовался Луи. – А он кто, министр?

Особые агенты не успели ответить, потому что в то мгновение в поле их зрения возник отец Этьена. От него за версту разило вином, и начал грозный родитель с того, что при посторонних отругал своего сына – мол, тот целый день ничего не делает.

Узнав, что господа явились осматривать дом, садовник сделался настолько подобострастен, насколько может быть таковым пьяница. Он пожелал сам показать «господину журналисту и его очаровательной супруге» здание и повел их по комнатам.