Теперь он купил дом, особняк в деревне под названием Алленгейт, неподалеку от Оксфорда, где мог развлекать друзей с большим, нежели раньше, размахом. Он сказал, что это удобнее, чем снимать квартиру, и, кроме того, предпочитал деревенский простор скученности города. Он даже пригласил меня посетить свое новое жилье, но знал, что я откажусь; он помнил, как мне в свое время не понравился Оксфорд, как скованно я себя чувствовала среди его друзей-интеллектуалов. Моим единственным утешением было то, что Марк собирался жить в Алленгейте только в течение академического года — уезжая из Пенмаррика в начале января, он обещал вернуться на Пасху, чтобы повидаться с детьми во время каникул Маркуса.

Когда он приехал, я была уже на седьмом месяце, и скрыть это было невозможно.

Я почувствовала, что его так же смутило это обстоятельство, как и меня, хотя он все время был учтив и заботлив.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спрашивал он. — Надеюсь, ты не перегружаешь себя, а викарий Сент-Джаста не слишком донимает тебя проблемами прихода?

— Нет, — отвечала я. — Я в полном порядке.

И я не кривила душой. Несмотря на то что мне было уже сорок четыре года и, по моему мнению, я была слишком стара, чтобы рожать, здоровье у меня было отличное, и доктор Солтер был мною доволен. Даже во время родов не возникло никаких осложнений. Элизабет родилась в июне — смуглая и некрасивая. Родила я быстро, поправилась скоро, а после крестин с облегчением оставила девочку на попечение няни, и хотя по-прежнему навещала детскую, теперь делала это больше из чувства долга, чем из какой-то эмоциональной привязанности к новому младенцу. Эта девочка первой из моих детей унаследовала раскосые темные глаза Марка, и, глядя на нее, я невольно вспоминала старшего сына миссис Парриш, которого мельком видела несколько лет назад. Бедная, маленькая, страшненькая Элизабет! Я сожалею, что ставила ей в вину ее внешность, но что бы я ни делала, мне не удавалось побороть свое глупое предубеждение.

Между тем Филипу пришло время вместе в Маркусом, который уже наслаждался своей школьной карьерой, отправляться в школу. Я была рада, что Маркус так хорошо прижился там, но в то же время мне было грустно, что теперь он более не зависит от меня так, как раньше. Он чувствовал себя старшим и с пренебрежением смотрел на Филипа и Хью, которые еще не повидали мира.

— А там есть пустоши? — спросил брата Филип. — Там есть шахты? Это рядом с морем?

— Конечно, нет! — важно ответил Маркус. — Школа находится недалеко от Лондона, и в лесу полно деревьев. Там все совсем по-другому.

— Как глупо, — сказал Филип. — Зачем мне туда ехать? — А отцу он прямо заявил: — Я не поеду.

— Ты сделаешь так, как тебе велят, — коротко сказал Марк, — и точка!

— Я убегу, — упрямился Филип. — Ты не сможешь заставить меня там остаться.

— Если ты убежишь, — пригрозил ему Марк, — я выпорю тебя так, как тебя никогда в жизни не пороли.

Они смотрели друг на друга с открытой враждебностью, и неожиданно я заметила, насколько Филип похож на отца: та же сила воли, то же упрямство, непреодолимая решимость сделать по-своему.

Он не придал значения угрозам Марка. Когда он убежал в первый раз, его поймали за несколько миль от школы, во второй же раз он пропадал три дня. Я была ужасно расстроена, и Марк даже приехал из Оксфорда, чтобы побыть со мной, пока мы ждали новостей. Наконец Филип, грязный, измученный и заплаканный, был доставлен в Пенмаррик и сразу кинулся ко мне в объятия.

— Мы не можем отсылать его обратно! — воскликнула я в ужасе. — Пожалуйста, Марк, позволь ему остаться!

— Разумеется, не позволю, — ответил Марк. — Он должен усвоить: нельзя делать только то, что хочется. Я не уступлю ему, и чем скорее он это поймет, тем лучше. Он немедленно отправится прямо в школу, и доставлю его туда я сам.

— Но…

— Если тебе не нравится такая постановка вопроса, вини в этом только себя! Если бы ты не портила его с самой колыбели, с ним можно было бы теперь справиться!

Мы серьезно поссорились и расстались разгневанные друг на друга. На следующий день Марк отправился с Филипом на восток, а доставив сына в школу в Сарри, уехал в Оксфордшир и жил в Алленгейте до декабря.

К Рождеству он вернулся в Пенмаррик и провел с нами неделю и потом еще на неделю приехал на Пасху, но потом его попросили почитать лекции выпускникам, которые интересовались монастырской жизнью двенадцатого века, и он остался в Оксфорде на все летние месяцы. Затем начался новый учебный год, и я поняла, что не увижу его до декабря. Мы изредка писали друг другу письма о детях, он аккуратно поздравлял их с днями рождения, но постепенно, по мере того как лето кончилось и началась осень, я стала чувствовать себя более одиноко, чем когда-либо прежде. Приходские заботы казались скучными, светские визиты — бессмысленными. Наконец в ноябре я почувствовала себя настолько подавленной, что решила предпринять путешествие через Теймар и навестить старших мальчиков в школе. Их короткие каникулы попадали на начало ноября, и они могли уехать из школы с родителями на три дня, поэтому я написала им о своем приезде.

Однако выяснилось, что Маркус уже согласился провести эти дни у своего приятеля в Лондоне; родители мальчика уже купили им билеты в театр, и, поскольку Маркусу было бы неудобно отказываться от приглашения, я на своем и не настаивала. Так что рано утром в субботу я встретила в школе только Филипа и после визита в деревенскую чайную, где он выпил лимонада и съел две сдобные булочки с изюмом, спросила у него, как бы ему хотелось провести выходные.

Я ждала целого списка того, что ему бы хотелось сделать в Лондоне, и уже велела слугам нашего городского дома подготовить все к нашему приезду, но, к моему удивлению, планы у Филипа были совершенно другие.

— Я хочу в Брайтон, — твердо сказал он. — Там песчаные дюны, как пустоши, и еще море. Там живет один из школьных учителей, он сказал, что надо доехать до Лондона, а потом сесть в поезд на вокзале Виктория. А еще там много школ, может быть, они мне понравятся, и тогда я попрошу папу разрешить мне сменить школу. Я хочу жить возле моря.

Итак, все было решено. Мы без труда добрались до Брайтона и оказались в хорошеньком приморском городке с прелестными домами, лужайками и необычным, на вид иностранным, дворцом, недавно построенным там принцем-регентом. Возница кэба, который мы наняли, доставил нас в самую большую гостиницу, которая было открыта круглый год, даже в ноябре, и администратор предложил мне чудесные комнаты с видом на море. Я тут же их сняла, и коридорные начали вносить наш багаж.

— Замечательно! — воскликнула я, обрадованная тем, что город понравился мне больше, чем я ожидала, а гостиница оказалась роскошной и комфортабельной. — Как дивно, что ты предложил, чтобы мы сюда приехали!

В тот вечер мы решили поужинать в гостиничном ресторане, а не у себя в номере, поэтому я надела свое лучшее платье и позаботилась о том, чтобы Филип был умыт и причесан. В начале девятого мы спустились вниз. Поначалу гостиница казалась такой же тихой и сонной, как когда мы приехали, но вскоре мы услышали голоса из ресторана, и я поняла, что здесь остановилось больше народу, чем можно было ожидать в это время года.