— Ну, она никогда не выйдет за него, — неприязненно сказала я. — Она не такая дура. Она развлекается с ним, как развлекалась с помощниками конюхов из Пенмаррика. Скоро он ей надоест, и она снова вернется в Лондон, чтобы найти кого-нибудь из своего сословия.

Но я ошибалась. Через неделю в церкви в первый раз объявили о свадьбе, а через месяц, к удивлению всего графства и к восторгу деревенских сплетниц, Кларисса сменила свою фамилию на фамилию Рослин, и Джосс в единый миг стал одним из самых богатых молодых людей в западном Корнуолле.

Конечно же, их не принимали. Кларисса своим поведением отрезала себя от своего класса, а Джосса невозможно было представить в гостиной пристойного дома. Их венчал мистер Барнуэлл в зилланской церкви, но на свадьбе не было никого, кроме Джареда и его семьи, миссис Барнуэлл и внучки Барнуэллов, маленькой Элис Пенмар. После свадьбы они поселились на ферме Деверол, и вскоре Джосс взял обратно землю, сдававшуюся в аренду фермеру Роузморрану и принялся чинить дворовые постройки и покупать скот. Ума не приложу, как Кларисса, после стольких лет беззаботной жизни, не обремененной никакой ответственностью, приспособилась к жизни фермерской жены, потому что я редко ее видела. Время от времени я встречала ее в Пензансе, но мы с ней не разговаривали, а Джосс в любом случае не позволил бы ей наводить какие бы то ни было мосты для общения с Марком или со мной.

Что и говорить, местные кумушки сочли, что она вышла замуж, потому что ей пришлось это сделать, но минула зима, пришла весна, а фигура ее оставалась прежней, и это заставило злые языки замолчать. Казалось, что она все-таки вышла замуж по любви, что в Джоссе, с его непокорством и грубой вульгарностью, она наконец нашла то, что годами искала на блестящих лондонских балах.

— Ну что ж, удачи ей, — пожал плечами Марк, в то время как я все удивлялась этому брачному союзу. — Надеюсь, она счастлива.

Он был слишком занят, чтобы предаваться размышлениям о мезальянсе Клариссы.

Оксфордский журнал опубликовал его диссертацию об Иоанне Безземельном, а впоследствии она была перепечатана видным лондонским издательством. В академических кругах он начал завоевывать себе имя, и весной 1896 года он снова уехал изучать серию документов, реестры казначейства средневековой эпохи, в которых, насколько я поняла, содержались домовые счета королевской семьи. Тогда я с ним не поехала, но когда в конце года он пригласил меня с собой в Оксфорд, куда он уезжал на пару месяцев, чтобы заняться исследовательской работой, я с охотой согласилась. Я знала, что отказываться не стоит, но Оксфорд показался мне холодным, чопорным местом с неприветливыми старыми зданиями и атмосферой такого развитого учительствования, что я сразу же почувствовала недостатки своего жалкого образования.

— Ничего страшного, миссис Касталлак, — сказал мне с улыбкой один профессор, когда я сделала какую-то чудовищную ошибку из истории. — Господь создавал прекрасных дам не для того, чтобы они занимались наукой!

Но я почувствовала, что Марк был смущен моим очевидным невежеством.

И тем не менее несколько недель вдали от Пенмаррика сделали нас ближе, чем мы были последние несколько месяцев, и, когда мы вернулись домой, я почувствовала, что усилия, которые я предприняла, чтобы совершить это путешествие, не пропали даром. В начале 1897 года, когда я сказала ему, что опять жду ребенка, мы оба были довольны, и в августе, через два года и два месяца после появления Филипа, в башенной комнате Пенмаррика я родила еще одного сына.

В этот раз была очередь Марка выбирать имя. Ребенка окрестили Хью, имя мне не нравилось, но младенец не протестовал и мирно проспал всю службу. Он был маленьким, намного тоньше в кости, чем Филип, но Филип был необычно крупным. На приеме после крестин Маркусу стало плохо от бокала шампанского, который он выпил, пока никто не видел, Мариана отказалась садиться из страха помять платье, а Филип стащил соломенную шляпку сестры и запрыгал на ней.

— Противный, противный мальчишка! — заплакала Мариана, которая была очень женственна, любила всю свою одежду и особенно шляпки. — Ненавижу тебя! — И она так ухватила Филипа за уши, что тот сел на пол и принялся громко плакать, пока всех не оглушил.

— Мариана, какая ты непослушная! — сказала я, раздраженная этой сценой и боясь, как бы гости не подумали, что мои дети не умеют себя вести. Я наклонилась и прижала к себе Филипа. — Ну, ну, дорогой… ш-ш! мама здесь.

Он посмотрел на меня замутненным взглядом своих больших голубых, наполненных слезами глаз. Мое сердце защемило от любви к нему.

— Ну, ну, — раздался рядом строгий голос няни. — В чем дело? Кто наступил на шляпу?

— Он! — заныла Мариана. — Я его ненавижу!

— Успокойся, Мариана, — сердито сказала я. — У меня от тебя голова болит. Шляпе ничего не сделалось. — Я обратилась к няне: — Думаю, дети уже устали и перевозбуждены.

— Да, мэм, — согласилась няня. — Я заберу его и положу в постель. — И, к моей досаде, она взяла Филипа на руки и понесла его в детскую.

Шло время. Хью был хотя и маленьким, но сильным и здоровым. Он, как и Филип, был светленьким и унаследовал мои голубые глаза и мои черты, но я часто задумывалась, на кого он на самом деле похож. Когда он немного вырос, в нем оказалось понемногу ото всех: немного обаяния Маркуса, немного красоты Филипа, немного раздражающей привередливости Марианы. Он был достаточно умен, но не опережал своих сверстников в развитии. Когда он начал ходить, то смог противостоять Филипу в многочисленных драках в детской, и наконец я заподозрила, что в нем есть воинственная жилка.

Но няня думала по-другому.

— Это все барчук Филип, мэм, — открыто сказала она мне, когда я об этом заговорила. — Он заводит все неприятности в детской.

В глубине души я сочла, что она предубеждена против Филипа. Чтобы компенсировать все знаки пренебрежения, которые он от нее получал или не получал, я относилась к нему с особой любовью, когда приходила в детскую.

Когда Хью исполнился год, до нас дошли новости о Рослинах из Морвы. Кларисса после более чем двух лет замужества родила девочку, и как со злобным удовлетворением сообщали местные сплетницы, роды были тяжелыми, настолько тяжелыми, что врач сказал, что детей у нее больше не будет. Не представляю, как кумушкам стали известны такие интимные подробности, и подозреваю, что большая часть этих сплетен были выдумкой, правда же состояла в том, что ребенок родился и что это была девочка. Назвали ее Ребеккой, в честь матери Джосса, моей предшественницы на ферме Рослин. Джосса и Клариссу по-прежнему не принимали в обществе, и они редко ходили даже в церковь, но раз в месяц Кларисса одна бывала в доме священника в Зиллане, где навещала свою племянницу Элис и пила чай с Барнуэллами. Элис была примерно на два года старше Маркуса. Я подумывала о том, чтобы пригласить ее в Пенмаррик, когда мы наняли гувернантку для детей, потому что Мариана постоянно жаловалась, что терпеть не может мальчиков, а девочек, с кем она могла бы играть, не было.

Тогда было модно рожать детей. Все ровесники Марка, казалось, были заняты увековечением своих знаменитых родовых имен. Помнится, я думала тогда, что моим детям будет приятно потом, когда у них возникнет потребность в друзьях их возраста, но при этой мысли тень снова пробегала передо мной, оживал страх уходящей молодости, и я опять становилась мрачной, впадала в депрессию.