Каждые два-три года жизнь Елены Ошеевой начиналась сызнова, со ступеньки, которая гораздо выше ее ожиданий. Лена Ошеева родилась в Петропавловске, в Казахстане. Когда ей исполнилось два года, родители переехали в Вышнюю Кулу. Отца назначили начальником женской исправительной колонии, мать устроилась туда же воспитателем. К тому моменту, когда Лена пошла в школу, отца не стало. Мать говорила: «Геройски погиб, выполняя долг», – но в подробности не вдавалась. Уже в пятом классе Вовка Шипицын, желая поддеть (видно, нравилась ему невозмутимая румяная девочка, на голову выше его), кричал на весь класс, мол, твой пахан сбежал от твоей мамаши с зэчкой. Она вспомнила, что ни разу они не ходили на могилу к отцу, но расспрашивать мать не стала. Училась Лена не хуже других, хоть звезд с неба не хватала. Да и какие звезды – вся работа по дому на ней: уборка, посуда, с пятого класса и еду сама готовила. Гулять не любила, ни в гости не ходила, ни к себе никого не звала.

Ей нравились классные собрания, пятиминутки политинформации, сбор металлолома, ленинские зачеты – любые совместные дела, когда во главе стоит взрослый. Посиделки, дворовые игры, переменки, когда дети предоставлены сами себе, внушали беспокойство, даже протест. Если нет доброго взрослого, с которым нечего опасаться, лучше побыть одной. Лена Ошеева не трусиха, могла дать отпор даже самым неуправляемым озорникам класса. Сережку Баталова, который вздумал задрать ей фартук, она оттолкнула с такой силой, что, падая, он повалил парту вместе со всем, что там лежало. Больше Лену не задевали. Учителя любили ее, точнее, теплели доверием. Она не внушала тревог и сомнений: исправно выполняла поручения, дежурила, готовила доклады.

Как-то ее попросили сыграть роль Снегурочки на новогоднем утреннике. В последний момент десятиклассник, назначенный Дедом Морозом, заболел, и в пару Лене дали Антона, ученика параллельного девятого класса, на голову ниже Лены. Вместе они смотрелись комично: заморыш-дед и внучка-богатырша. Даже первоклашки смеялись, когда видели их дуэт. Лена не отказалась от роли, ни единым словом не выразила неудовольствия. Но насмешки ей не понравились. И вообще смех, хохот всегда казались неявным нарушением порядка или предвестьем такого нарушения.

Школу Лена Ошеева закончила с хорошими оценками, терпеливо перенесла выпускной и выслушала с десяток теплых учительских напутствий. Просмотрев аттестат, мать сказала:

– Ну не в МГУ, но точно в Москву. Нечего здесь гнить.

Все же сразу расстаться нелегко. Решили, что поступит Лена на заочный, поживет сколько-то дома, а в Москву будет ездить на сессии. Лена устроилась работать в райсобес, а в августе выдержала экзамены в московский ОЗФЮИ. Уже на втором курсе смышленую спокойную девочку приметил Игорь Серованов, заведующий кафедрой гражданского процесса и пригласил ее помощником в свое частное юридическое бюро.

– Хватайся и держись, – сказала мать по телефону. – Пока могу, помогу.

Лена договорилась с хозяйкой той же комнаты, в которой останавливалась на сессию. В этой братеевской квартире, где хозяйское добро было заперто на ключ в одной из двух комнат, она жила, пока Серованов не выхлопотал ей по блату комнату в общежитии пединститута (у ОЗФЮИ своего общежития сроду не бывало). Отдельную комнату – считай, ничего не потеряла, только сэкономила.

Вовсю цвела перестройка, открывались кооперативы, регистрировались совместные предприятия, как грибы, выскакивали из-под земли ларьки, коммерческие магазины, там и здесь возникали офисы солидных западных компаний. Юристов катастрофически не хватало, и работать приходилось на износ… Бюро Серованова вело и гражданские дела, и уголовные. Елена Ошеева работала курьером, делопроизводителем, закупала для офиса бумагу, папки, скрепки, проверяла счета, а уже через полгода Серованов взял ее в суд.

Игорь Серованов – крупный мужчина, тяжеловес, с боксерскими ушами, носом, походкой, вспыльчивый. Нередко крик шефа заполонял все три комнаты квартиры, снятой под бюро на Белорусской. Доставалось и Елене, только она не обижалась. Серованов был взрослым, который направлял подчиненных, как прежде учитель наводил порядок среди учеников. Раз крик служит порядку, значит, не о чем беспокоиться. Кто-то обижался, самые нежные увольнялись, но Елена Ошеева не из таких.

Уже на четвертом курсе она получила права и купила свою первую машину – красную «Оку». Такая машина Елене мала, но какое удовольствие получить личное пространство, притом не привязанное к месту. Она принялась было украшать салон, прицелилась купить полосатые коврики, но остановила себя: мало ли кто заглянет в машину, не стоит слишком раскрываться и выдавать свои вкусы, которые кто-то сочтет за слабость, а кто-то получит повод для насмешки.

Глава 13

Две тысячи второй, две тысячи третий

На своих первых выборах партия «Отчизна» собрала пять процентов голосов и получила тридцать девять мест в Думе. Администрация была довольна и «Отчизной», и собой, но дальше жизнь партии протекала уже без Игоря Анисимовича. Пару раз его приглашали на заседание высшего совета «Отчизны», один раз съездил, наслушался пустословия насчет лиц кавказской национальности и славянских дворников, понял что реальной политикой здесь не пахнет. Кроме того, Игоря Анисимовича несколько озадачило количество и разнообразие людей, выражаясь деликатно, оригинальных. Плотный мужчина лет пятидесяти в свитере предлагал стать партнером компании, добывающей бобровую струю. Бойкая молодуха вручила билеты на концерт-мистерию «Шаман в монастыре», а у одного из приглашенных Водовзводнов заметил засохшую собачью лапу, привязанную к ручке портфеля. Второй раз сказался больным, а в третий уже и не звали. Он продолжал числиться в совете, встречал свое имя в газетных публикациях, иногда видел Рогаткина – вот тот пошел в гору, но не в партии, а благодаря ей. Давая интервью, Рогаткин критиковал правительство, ругал администрацию президента – военная хитрость! – а через полгода неожиданно оказался вице-премьером. «Монетизировал протест», – сказал Унягин, к этому времени отправленный в отставку.

Не то чтобы Игорь Анисимович разочаровался в большой политике и забыл притяжение высших сфер. Однако с некоторых пор он чувствовал, что его влияние и государственный вес гораздо значительнее, когда он остается на своем ректорском посту. Все прежние попытки шагнуть на более высокие ступени приносили только разочарование. Но здесь, в университетском кабинете на Зоологической, он участвует в государственном управлении куда более действенно, чем если оказался бы председателем думской фракции или даже министром. Депутаты и члены правительства – фигуры несамостоятельные. Его университет готовит и правит законы, по которым живет страна, университетские профессора выступают в Верховном и Конституционном суде. Но главная сфера влияния – дети министров, генералов, депутатов, чиновников Администрации. Их образованием и будущей карьерой высшие правители России обязаны ему, это не формальная, но кровная, сердечная благодарность, из которой вырастают возможности, совершенно несопоставимые с полномочиями каких-то там министров. Нынче министры – мальчики для битья, депутаты – скоморохи, которые за ширмой шутовства обтяпывают свои делишки. Бесславные, пусть и выгодные роли. Ректорское кресло