Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обильные слезы вождя заставили Сигрид задуматься о многом. Но у Виктора на это не было времени. Немного поразмыслив, он достал из своей сумки аккуратно свернутый пакет, в котором на всякий случай хранилась маленькая фляжка со спиртом.
— Хлебни, Годлумтакати, — предложил журналист. — Это поможет.
Трехмесячное проживание в племени масаев в Кении пять лет назад сослужило Виктору неплохую службу как в знании одного из африканских языков, так и в отношениях с полудикими людьми.
Голдумтакати сделал глоток спирта, его глаза выкатились из орбит, и он затряс кистями рук.
— Не выдыхай. Не выдыхай! Я скажу когда, вождь!
…Годлумтакати уже пять минут сидел без движения, уставившись в одну точку.
— Соответствует своему имени, — улыбнулся Виктор[19].
— Может, он умер? — настороженно спросила Сигрид.
Виктор лишь покачал головой.
— Еще! — наконец-то нарушил молчание вождь.
Лавров и Сигрид переглянулись. А Годлумтакати, сделав еще один глоток чистого спирта, начал повествование:
— Они похитили Эйо, но не сломили наш дух! — не без труда перевел Лавров с языка суахили и тут же пояснил Сигрид: — Эйо — это они так Стурена зовут, то есть радость. Почти «моя прелесть»…
В этот момент с улицы зашел Вубшет, и Виктор попросил его переводить, что говорит вождь, поскольку тот то и дело вставлял слова языка сомали.
— Их было десять человек, — включился в перевод Вубшет. — Их кожа была белой, как вершина горы Килиманджаро, они стреляли из этих своих калекаписо… Все в одинаковых черных бенадирах.
— Винтовки мы слышали, — поддакнул Лавров. — А бенадиры — это может быть любая одежда… Похоже, это какая-то служба, раз все одинаково одеты.
— Они убили воинов боран, а потом схватили нашего Эйо и твоих белых друзей, сели в большие железные машины и уехали.
— Вубшет, спроси у него куда?
— В сторону океана, — ответил вождь.
— Так, хорошо, — Виктор стиснул зубы и сильно зажмурил глаза.
В голове складывалась невеселая картина. Неизвестные белые в одинаковой одежде похитили Стурена, Хорунжего и Маломужа. Неизвестные белые, которые разговаривают на том же языке, что и Виктор. Неизвестные белые на больших железных машинах. Военные? Бандиты? Спецслужбы? Может быть, и все вместе…
— Ладно, разберемся.
Виктор вынул свой телефон и попытался набрать Короленко по спутниковой связи. На удивление, долго ждать не пришлось: пенсионер спецслужб ответил почти сразу.
— У нас опять проблемы, полковник /… / Ребят захватили /… / Не знаю кто!!! /… / Сигрид со мной /… /
Шведка сидела, как в кинотеатре, где крутят 4D-кино, только вот попкорн пока не поднесли и «Кока-колы» в подстаканнике почему-то не было. Сигрид казалось, что все это происходит не с ней. Пальба, погони, приключения, дикие люди. Сейчас она снимет очки, выйдет на свежий воздух, сядет в свой новенький «вольво» и поедет по городу с послевкусием от жуткой картины… Но нет. «Киномеханик» Лавров продолжал крутить свою остросюжетную ленту.
— …Гаврилыч, я за своих ребят пасть порву любому! — вдруг не выдержал Виктор, продолжая разговор по телефону. — У меня нет времени ждать /… / Камень при мне, деньги, считай, тоже при мне /… / Я понимаю, что ты не можешь обеспечить спецоперацию и массированный налет армейской авиации тоже не организуешь… Но знай! Меня достали! Когда я туда приду, им Рэмбо покажется мальчиком из песочницы. Все! Я сказал! /… /
Виктор спрятал телефон. Он был явно раздосадован и даже обижен. Короленко ничем не мог ему помочь, но украинец твердо решил довести дело до конца.
— Ты со мной пойдешь? — кинул он Сигрид.
— Конечно, — закивала головой дочь миллионера.
— А ты, Вубшет?
— Я с тобой, бвана Вики.
— Годлумтакати! Оружие есть? — обратился Виктор к вождю, но тот… уснул. Уснул в неестественной позе. Конечно, организм аборигена не привык к таким крепким напиткам, как чистый спирт. Двух больших глотков хватило, чтобы лишиться чувств.
— Понятно. Мертви бджолы не гудуть, — прокомментировал журналист.
— Чего-чего? — переспросила Сигрид, не знакомая с украинскими устойчивыми словосочетаниями.
— Ничего, собираемся, мадам Колобова.
— Не называй меня так! — рассердилась Сигрид. — Когда ты так говоришь, кажется, что мне 50 лет!
«50 лет! — вдруг подумал Лавров. — Знала бы ты, девочка, как это рядом…»
— …А еще тебя, бвана Вики, ждет сюрприз, — неожиданно улыбнулся Вубшет. — Пойдем, сейчас я покажу…
Все поднялись и отправились в кабинет, где Стурен принимал Виктора для переговоров. Здесь стояли все вещи из багажа экспедиции.
— Одкуда-а-а? — удивился украинец.
— Воины боран нашли среди деревьев и принесли, зная, что это твое и твоих друзей… Я подсказал, — похвастался Вубшет, подмигнув Виктору сразу двумя глазами, пытаясь это сделать одним, как европеец.
— Ну, порадовали!
— И вот еще! — с гордостью сообщил Вубшет. — Огненное оружие калекаписо!
За кофрами с камерами и сумками съемочной группы лежал… автомат Калашникова.
— Ек-макалек! — пробормотал Лавров.
Виктор поднял автомат за цевье. Оружие было не на предохранителе. Передернув затвор, Виктор с грустью убедился, что патронов нет ни в патроннике, ни в магазине. И еще кое-что насторожило бывшего разведчика спецназа: у автомата было два магазина — к рабочему магазину изолентой был прикреплен второй, только толстыми загибами вниз. Так поступали воины-интернационалисты в Афганистане, чтобы не терять времени на перезарядку и, выстрелив «рожок», быстрым движением руки перевернуть и поставить новый, приклеенный к нему, с патронами.
Во втором магазине патронов тоже, увы, не было…
— Все до последнего патрона выстрелил, как учили, бача… — обратился к гипотетическому противнику Лавров.
Теперь уже было совершенно ясно, что Виктор столкнулся с серьезным оппонентом. Бывший «афганец» — это не шутки. Это не мальчик, скулящий «Кукушку» в парке, даже не представляя себе, что такое «голод и усталость».
— Ну, как? Пригодится? — поинтересовался Вубшет.
Он ничего не понимал в огнестрельном оружии. Без патронов и штык-ножа этот «автомат века» не более чем дубина, которой можно оглушить.
— Спасибо, Вубшет. Что-нибудь придумаем. Ты настоящий друг, — искренне поблагодарил Виктор и пожал парню руку, хоть тот и не понял, что это означает.
— Этот Стурен жил здесь, как царь! — удивлялась Сигрид, глядя в окно из кабинета ученого.