Ходжа прочел аят по-арабски, а потом перевел на турецкий: «Если кто-то убьет другого, или нанесет ему вред, то будет так, словно он все человечество убил. Тот же, кто спасет от смерти другого, подарит ему жизнь, словно всему человечеству дарует жизнь».

Шейх говорил мягко и улыбчиво. Он ошеломил Джемаля. Впервые за всю свою жизнь он не испытал религиозного страха, словно омылся изнутри свежей водой.

А шейх продолжал:

– Дитя мое, 40-й аят суры «Поэты» гласит: «Тот, кто ответил злом на зло, породил зло. И только тот, кто простил, заслужит мира и согласия, принадлежащего Аллаху; вне всяких сомнений, Аллах не любит несправедливых».

Шейх говорил долго-долго, читал айяты о мире и добре из сур «Корова», «Трапеза», «Скот», «Преграды», «Праздник», «Верующие», «Женщины», а завершил беседу айятом, который поразил Джемаля в самое сердце: «Матери и отцу, близким и сиротам, обездоленным, близким и дальним соседям, своим друзьям, путникам и, конечно, себе – всем без исключения делайте добро».

Это был 36-й айят суры «Женщины».

Затем шейх спросил:

– Все ли ты понял, дитя мое? Рассеялись ли твои сомнения? Убедился ли ты в том, что Книга Всевышнего и повеления нашего Пророка наказывают держаться подальше от насилия, быть миролюбивым и терпимым? Понял ли ты сейчас, что организация убийства никоим образом не может быть связана с Аллахом?..

На обратном пути Джемаль удивленно думал о том, что шейх словно в сердце к нему заглянул – он говорил так, словно знал, что юноша собирался убить Мерьем. Джемаль даже начал было с подозрением посматривать на Селахатдина, ведущего машину. Интересно, мог ли он заранее рассказать обо всем шейху? Потому что откуда тому знать обо всем, даже о том, что Мерьем сирота? Но тут же понял всю нелепость своих подозрений, ведь такого просто не могло быть.

Когда они вернулись домой, рядом с невесткой Селахатдина находилась молодая девушка. Селахатдин, представляя ее Джемалю, сказал, что это его младшая сестра. Девушка не пожала ему руки, только издалека кивнула головой. Похоже, что и она, придерживаясь правил веры, не прикасалась к мужской руке. Платок на голове у нее был завязан в виде тюрбана, шея тоже укутана, а концы крепко стянуты сзади. Несмотря на все эти меры, Джемаль мог заметить, что это красивая девушка, однако ее миловидность несколько портило то, что щека у нее была такая же синяя, как у Мерьем, даже еще четче проступал след от удара. Салиха (так ее представил Селахатдин) принялась с волнением рассказывать о том, что случилось вчера.

Она с подругами, как всегда, шла на лекции, но вдруг они натолкнулись на баррикады и полицейских, которые не пропускали на занятия девушек в платках. Протестующие девушки поднимали транспаранты, кричали, что покрывать голову платком – это право человека, выкрикивали лозунги: «Да здравствует ислам, да сгинет тьма!» и дудели в свистки. Лавочники поддержали митингующих и начали оглушительно им аплодировать. Студенты-мужчины тоже поддерживали эту акцию, выражая негодование в связи с действиями полицейских.

Впрочем, это уже стало делом обычным, повторяющимся каждый день. По решению правительства полиция не пускала на занятия девушек с покрытыми головами, а те организовывали акции протеста.

В этот раз все пошло по-другому. Возможно, полицейские переусердствовали, с излишним рвением выполняя приказы вновь назначенного главы службы безопасности Стамбула, желая выставить себя в лучшем виде перед лицом светской Анкары и светской армии, и использовали водометы. Началась паника. Полицейские вытащили дубинки и без всякого предупреждения начали избивать протестующих. Раздались женские крики, кто-то падал на землю, у кого-то было разбито в кровь лицо, кто-то, лишившись чувств от волнения, валился на асфальт…

Салиха в отчаянии начала кричать полицейским:

– А у ваших матерей разве головы не покрыты платком?! У вас, может быть, сестер нет, может, вы не мусульмане?

И вдруг на ее голову обрушился удар дубинки, который заставил ее замолчать. Девушка рассказывала все это, а лицо пылало от волнения и выражало едва ли не радость, она выглядела так, будто вовсе не расстроилась. Завтра они соберут намного больше людей и еще покажут этим бесам! Они победят и заставят этот безбожный анкарский кемалистский режим признать свое поражение!

Селахатдин заволновался:

– Не делай этого, Салиха! В прошлый раз папа очень долго беседовал с тобой об этом, однако у тебя в одно ухо влетает, в другое вылетает. С властями шутить нельзя. Ты должна исполнять законы страны, в которой живешь. И потом – ты что, честь свою потеряешь, если волосы твои будут видны?!

Салиха сердито взглянула на старшего брата:

– И тебе мозги закрутили эти неверные! Если хочешь, можешь целовать протянутую руку, но мы так делать не будем.

– До прошлого года ты тоже ходила с непокрытой головой, Салиха. Что, до поступления в университет у тебя не было чести?

– Это другое дело. Тогда я не ведала воли Аллаха, а поступив в университет, узнала о ней от своих друзей. Ты тоже верующий, однако совсем не изучаешь правила, по которым должен жить мусульманин! Если бы ты интересовался, то открыл бы для себя многое…

Селахатдин не хотел объяснять то, что ей уже миллион раз объяснял, лишь грустно покачал головой:

– Пусть Аллах наставит тебя на истинный путь. Вас используют, и за вашей спиной ведутся политические игры!

Салиха набросилась на него с гневом:

– Тебе бы генералом турецкой армии быть, брат! Ты так же, как и они, хочешь, чтобы мы стали неверными. Между прочим, носить платок – это мое личное право. Это никого не касается!

Сказав это, она вышла и отправилась на верхний этаж, где жил отец.

Пока они ели, Селахатдин говорил об опасных тенденциях в Турции, об использовании религии в качестве оружия, о том, что таких вот наивных молодых девушек, как его сестра, вводят в заблуждение. Это вещи одного порядка: в Иране, как сейчас в Турции, исламская революция тоже началась с протестов, связанных с ношением женских платков.

Вечером, отдыхая, Селахатдин сказал Джемалю:

– Джемаль, я поразмыслил о твоем положении. В Стамбуле вам оставаться нельзя, домой тоже нельзя вернуться; не знаю, получится ли это сделать на долгий срок, но сейчас наша главная задача – найти вам средства на пропитание и место, где вы могли бы остановиться. Причем место, которое было бы подальше от ненужных глаз. Думаю, мы сможем найти какое-то решение.

От всего сердца Джемаль произнес:

– Да благословит тебя Аллах!

Рослого, со спутанными волосами и покрасневшим лицом мужчину, спавшего на яхте, что-то неожиданно разбудило, и это был не ветер, ласкающий его бороду, не скрип мачты или канатов, не крик чаек, не шелест волны, не долетевший издалека гудок быстроходного катера.

Его разбудило чувство резкой и тяжелой тоски.