Голос ничего не сказал о новом звонке, но Пол предполагал, что кто-нибудь из них обязательно позвонит ближе к полудню. Он прошел в дом, взял Тора и Одина и повел их в парк. Стоял замечательный солнечный день, в воздухе висела легкая влажная дымка, которая, однако, не приглушала изумрудную зелень лугов, а вот лесу придавала синеватый оттенок, добавляя ему таинственности. Все это казалось Гарнету не связанным с ним, как будто он нес реальность с собой, в голове, а вокруг был сон или галлюцинация. Песнь черного дрозда звучала будто из-за стекла. Он представил Джессику. Она в какой-то грязной комнате, на голом матрасе тонкое одеяло, еда в бумажном пакете, вода в треснутой чашке. Он видел нечто подобное в телесериалах.

Машина, ехавшая по аллее, заставила его затаить дыхание. Но то были всего лишь друзья Нины, приехавшие на обед. Пол позвал собак, позвал еще раз, взял их за ошейники и прицепил к сворке. Машина остановилась перед домом, и оттуда вылезла женщина в широкополой белой шляпе, а за нею – мужчина в темном костюме. Уж больно официально, не его мир. По ступенькам спустился Коломбо, вслед за ним Нина.

На этот раз его сердце не дрогнуло, по телу не пробежал трепет. Пол увидел, как она бросилась на шею женщине, как утонула в объятиях мужчины и поцеловала его в обе щеки. А ведь она практически не знает этих людей, не виделась с ними много лет, просто не смогла отвертеться и была вынуждена пригласить их. Гарнет понимал, чем сейчас занимается. Он убеждает себя в том, что она никчемная. Испытывая отвращение к самому себе, он отвел взгляд и повел собак к калитке в стене, во двор, к кухонной двери. Дверь открыла Мария, нетерпеливым жестом забрала у него сворку. Она была в фартуке, из-под закатанных рукавов виднелись белые от муки руки. На ее маленьком, землистого цвета лице отражались усталость и раздражение. Пол не успел остановить себя, прежде чем подумал о несправедливости жизни, ведь эта женщина, выполняя обязанности кухарки и уборщицы, трудится с утра до ночи на человека, которого с полным правом можно назвать богатым бездельником.

Он без колебаний отдаст ее в обмен на Джессику. Он отдаст всех в обмен на Джессику, но его просили только об одном человеке, и отдать этого человека легко. Все почти закончилось. К вечеру, возможно, совсем закончится, и Джессика вернется к нему.

* * *

Его намерения изменились к середине дня. Он строил в голове различные сценарии, одноактные пьесы, в которых везет Нину по какой-то проселочной дороге и врезается в дерево, или выруливает на «Бентли» в кювет, или делает вид, будто автомобиль сломался. Возможно, Гарнет мог бы даже сделать так, чтобы машина и в самом деле сломалась. Он бы сказал ей, что сам пойдет за помощью, а она пусть сидит и ждет, что в машине ей ничего не грозит.

Ему это было не по нутру. Он считал, что у него это не получится – сказать, что ей ничего не грозит, и тут же дать сигнал тем, кто поджидает ее. Как он потом будет выглядеть в собственных глазах? Какие оправдания найдет, чтобы вернуть себе самоуважение?

Но что еще ему остается? Когда он будет менять ее, ему придется сделать это таким или подобным образом. Он может отвезти Нину в Бери или Ипсвич и потерять ее в толпе. Чем это хуже изначальной идеи? Если бы, к примеру, он оставил ее в машине на парковке в Бери и сказал, что забыл кое-что и должен вернуться в город, разве это выглядело бы по-другому? Пол все равно знал бы, что должно последовать, он заранее все подготовил бы. Если бы он сидел с Ниной и ждал, когда они придут, если бы он позволил им держать его под прицелом, пока они будут забирать ее, почему бы это выглядело по-другому?

Суть в том, что все, что они ни придумают, будет грязным, бесчестным предательством. Любит он ее, или не любит, или презирает за ее образ жизни, – все это ничего не меняет. И то, что ему приходится делать это ради своего единственного ребенка, своей дочери, тоже ничего не меняет. Сейчас Гарнет сомневался, что сможет физически совершить такое, что он сможет пойти на столь явное предательство, но не из-за своей чистоты и неподкупности, а из-за трусости, из-за того, что у него не хватит духу смотреть в лицо женщине и врать ей, просто нагло врать.

Зазвонил телефон. Пол взял трубку и почти чужим, неузнаваемым голосом сказал:

– Гарнет.

Звонил тот, с бархатным голосом, с выговором актера из шекспировской трагедии.

– Я полагаю, вы все это время размышляли над предложением, которое мы сделали вам сегодня утром.

– Да.

Он считал это само собой разумеющимся, что Пол согласится.

– Лучше всего было бы выбрать удобное место встречи, чтобы вы могли передать нам Принцессу, а мы – вернуть вам Джессику. Не на шоссе, конечно. На какой-нибудь тихой проселочной дороге. Возможно, у вас есть свои идеи, и я открыт для любых предложений; вполне вероятно, вы знаете окрестности лучше нас, к тому же вы хорошо представляете, куда бы могли вывезти Принцессу, чтобы ваша поездка не вызвала у нее подозрений.

Он говорил об этом как об обычной коммерческой сделке, как если бы партнеры назначали встречу для переговоров.

– Я не смогу этого сделать, – сказал Пол. Его голос походил на хриплый шепот, так обычно говорят после операции на горле. Он кашлянул. – Для меня абсолютно невозможно сделать то, о чем вы просите.

– Прошу прощения?

– Вы предположили, что я размышлял над предложением, которое вы сделали мне сегодня утром. Вы правы, я больше ни о чем не думал. Вы не спросили, каков будет мой ответ. Вы просто приняли как должное, что я соглашусь.

– Послушайте, Гарнет, думаю, вы знаете, какова альтернатива. Вы уже получили волосы Джессики. Уверен, вам не надо напоминать об этом. Если это не убедило вас, нам придется сделать следующий шаг.

– Вы должны придумать что-то еще.

– Нам больше ничего не нужно. Вы понимаете это, Гарнет? Я дам вам последний шанс. Последний телефонный звонок состоится сегодня в девять вечера.

* * *

Пол поднялся наверх и упаковал все личные вещи, свою одежду и одежду Джессики в чемоданы. Вещей было немного. Что бы ни случилось завтра, он больше сюда не вернется. Он это знал. Зря он связался с этими людьми, вошел в их чужой мир. Он учитель, а не телохранитель. Этот особняк в уединенном провинциальном уголке, возможно, красивый и полный покоя, – самое настоящее прибежище жестокости, здесь страшнее, чем на улицах Северного Айлингтона или в школах Холлоуэя. Зная, как здесь опасно, он не имел права селиться здесь с Джессикой.

Гарнета охватило чувство бессилия и бесполезности. Ему нечего было делать, и он ничего не мог поделать. Паника ушла, и он был абсолютно спокоен. Интересно, немного отстраненно спросил себя Пол, как долго он выстоит под натиском их угроз, как долго он будет настаивать на своем отказе.

В четыре телефон зазвонил снова. Новая угроза или новое предложение? Ни то, ни другое. Это Шейла, мама Эммы, спрашивала, как поживает Джессика. Естественно, они все решили, что она заболела. Пол сказал ей, что ничего серьезного, но на этой неделе она в школу ходить не будет, и попрощался с ней, пока она не начала задавать новые вопросы. С того места, где он стоял, фасад большого дома виден не был, но зато можно было увидеть, как через арку проезжает машина.